Алексей Уманский - Легко видеть

Действительно радикальным облегчением является только спуск больного до высот с более или менее привычным в данном сезоне климатом, а профилактикой – очень постепенная акклиматизация, на которую при дороговизне серьезных экспедиций и каждого человеко-дня пребывания людей на высоте, а также при ограниченности отпусков у участников никогда не хватает времени.

Предметное подтверждение гипотезы Михаила давала история Коли Черного, с которым Михаил когда-то вместе ходил «на разряд». Ко времени первой советской экспедиции на Эверест Коля был уже авторитетным восходителем, мастером спорта, и его включили в состав одной из двух четверок, которые прокладывали для всей команды путь по стене. На высоте около 8000 м, когда основные технические трудности были преодолены, Черного замучил непрерывный надрывной кашель – точно такой же, какой возник у Михаила, когда он, роясь в старом хламе в кладовке, наглотался пыли. И как ни была близка вожделенная и самая престижная вершина Мира, Коле пришлось спуститься вниз, где он быстро пришел в норму. Врачу пришло в голову только одно – что мучительный кашель, ведущий к потере работоспособности и задыханию, возник из-за сухости воздуха. Но с Колей Черным еще кое-как обошлось. Он потом совершил-таки восхождения на три восьмитысячника – Канченджангу, Аннапурну и Чо-Ойю, хотя на самом Эвересте больше не побывал. А вот его коллеге по первой экспедиции Казбеку Валиеву, который тогда взошел на высшую точку планеты, хотя и не в числе первых связок (опять же – прошел более долгую акклиматизацию на меньших высотах и в базовом лагере), не повезло в следующей Гималайской экспедиции, кажется, на Дхаулагири. Исключительно волевой человек как мог сопротивлялся болезни, стараясь достичь вершины и поддержать свою заслуженную Эверестскую репутацию, однако она его сломила, не давая дышать, и он едва-едва спустился без рюкзака, который пришлось отдать товарищам. Может, посторонним по отношению к альпинизму и спортивному туризму это мало о чем говорит, однако причастным к благородному высотному спорту говорит очень многое. Для уважающего себя спортсмена отдать рюкзак все равно что расписаться в своей несостоятельности, хотя бы временной, какой в их практике и карьере не случалось никогда, ибо все их прежние достижения были в первую голову предопределены не физической силой, а силой воли.

Ложная ориентация медиков исключительно на кислородное обеспечение борьбы с «высотным воспалением легких» приводила, с одной стороны, к увеличению нагрузки на восходителей, то есть к их большему изнурению из-за переноски тяжелых баллонов, а, с другой стороны – к успокоению врачей и уменьшению их рвения к поиску истинной причины болезни. Вместо того, чтобы заставлять альпинистов тащить с собой кислородные баллоны, их следовало в первую очередь снабжать баллончиками с антиастматическими аэрозолями. Не мешало бы также каждого восходителя обучить методу акупрессуры по доктору Хаустону для очищения легких и бронхов от мокроты. Михаил на своем опыте убедился, насколько эффективна и, главное, насколько доступна акупрессура как метод исцеления для каждого больного. Однако он понимал, как трудно обратить врачей в свою веру. Кто он такой, этот Горский, чтобы учить ученых? Сам неуч, имеющий к тому же лишь низшую официальную квалификацию – третий разряд – позволяющий совершать самостоятельные восхождения малой и средней сложности, берется давать рекомендации корифеям альпинизма и заслуженным спортивным врачам? Кто вообще из врачей сознается в дремучем невежестве, если выяснится, что по существу Михаил прав? И будут люди затаскивать в высотные лагеря десятки и сотни баллонов с кислородом вместо считанных (на всякий случай!) штук, и будут кашлять, а потом задыхаться лишившиеся всякой работоспособности люди, покуда кто-то из них своим умом не дойдет. Или послушается Михаила и попробует! – только попробует! – взять на помощь аэрозоли и применить акупрессуру, а, главное, признать астму именно астмой.

Что мог сделать сам Михаил? Разыскать Колю Черного, которому искренне сочувствовал и за которого радовался, узнав о его успехах? Возможно, Коля втолковал бы тогда знакомым спортивным врачам, в чем тут дело. В любом случае он мог передать это коллегам-альпинистам или начинающим, которых будет тренировать. Или обратиться к Евгению Игоревичу Тамму, начальнику той первой Эверестской экспедиции, которая завершилась небывалым в истории восхождением одиннадцати человек по труднейшему на тот момент пути? Михаил и Марина познакомились с его дочерью, тоже Мариной, в походе по Нюхче-Илексе и Водлозеру. Правда, и с Мариной Тамм они не виделись уже много-много лет – двадцать по меньшей мере!

Кстати, если Михаил и имел право считать, что если когда-то совершил в своей туристской практике подвиг, то это случилось не в труднейших его походах по Кантегиру и Баргузинскому хребту или на Приполярном Урале, а по пути на Водлозеро во второй раз, когда он вместе с Терри добирался к началу маршрута по Ваме и Водле. Вот где Михаил сто раз думал, что помрет, прежде чем доберется до цели, таская сто двадцать килограммов при перемещениях из такси на поезд, из поезда на такси, из такси в аэропорту местных линий. На его беду, той весной шторм разбил в Петрозаводске гидроаэропорт, и в Куганаволок гидросамолеты больше не летали, а сухопутную полосу там еще и не строили. Поэтому долететь можно было только до Пудожа, а оттуда в с трудом найденном грузовике пришлось трястись по сквернейшей и пыльной дороге. Два дня потом он приходил в себя в Куганаволоке и на ближнем к нему острове, прежде чем сумел войти в нормальный походный режим. В то время его еще лечили антибиотиками. Это был единственный случай, когда Марина не захотела пойти с ним в поход и попросила отпустить ее в Крым. Сцена была не из приятных. Он словно получил неожиданный удар в поддых. Наверное, заслуженный, как он сообразил секундами спустя. И потому все-таки выдавил из себя: «Ну, что же, поезжай!» – уже наперед зная, как нахлебается дорогой в одиночестве (и в этом не ошибся). Марина провела отпуск недалеко от своего любимого Коктебеля и Кара-дага. Мучило ли ее одиночество, Михаил не спрашивал, а сама Марина не говорила. Однако больше она никогда не отказывалась от участия в походе с ним, куда бы Михаил ни предлагал пойти. Правда, еще однажды ее во время аккордной работы не отпустили в отпуск. Тут уж Марина сделать ничего не могла, и Михаил в тот год в полном одиночестве ходил по северной Ладоге.

А сейчас он опять-таки в полном одиночестве лежал в своей палатке далеко за Байкалом и удивлялся, куда его занесло в мыслях от сна о пристани М. И через воспоминания о бабушке и об отношении тети Мани к альпинизму («Сколько твоих товарищей погибло?»), а там и к губительной высотной астме, поражающей здоровых и весьма тренированных людей под официальной вывеской скоротечного высотного воспаления легких. И о своей собственной астме по пути к Водлозеру, и о том походе, в который Марина не захотела с ним идти.