Алексей Уманский - Легко видеть

Вся вода не такой уж скромной реки, собравшись в узкую – метров семь-восемь – струю, падала вниз в квадратный колодец, из которого вынули одну-левую – стену. Фронтальная же стена была образована отвесной базальтовой скалой, поверхность которой одновременно напоминала и очень крупную терку, и дробильную доску с выступами сантиметров по пятнадцать-двадцать высотой. Струя после падения метров с четырех – пяти била прямо в нее. Михаил представил, как свалился бы вместе с лодкой туда вниз, причем сперва вылетев бы из лодки головой вниз и спиной к стене прямо как был – то есть без жилета, в высоких сапогах и без каски, которая бы, впрочем, не спасла. Если бы даже он не был убит первым ударом, его, переломанного и оглушенного, утащило бы на дно. Он вспомнил, как утром сознательно не надел спасжилет, повинуясь потребности искупления вины перед погубленным Вэлушкой. Только в Высших Сферах могли дать ему ответ, имеет ли он право существовать в мире дальше. И ответ был ему Дан. Теперь это стало очевидным. Иначе не смог бы он обозревать с безопасной позиции место своей несостоявшейся гибели. Свесившись вниз, он смотрел глубоко вниз под ноги на кипящую и бьющую в стену воду. Сосна, которую он обхватил обеими руками, была сейчас его единственной опорой над страшной бездной, куда он лишь чудом не загремел. Ноги держали плохо. Наконец, заставив себя унять дрожь в коленях, он выпрямился и вышел наверх. И только там возблагодарил Вседержителя судеб за спасение, думая уже не о себе, а о Марине. Пять лет спустя они оба снова были настолько близки к гибели, что она казалась совершенно неотвратимой, но чтобы вот так рядом, как здесь, на Улите, остановиться в потоке в каких-нибудь нескольких метрах от последнего впечатления от жизни – никогда. В дальнейшем Михаил уже не пренебрегал спасжилетом.

Сейчас же вид склонов, спускавшихся прямо к воде, напоминал ему многие другие горные реки, и все же эта Река его мечты была особенной, неповторимой. Мощь воды казалась здесь сродни могучей сплоченности тайги, по преимуществу лиственничной. В этой гармонии проявилась особая светлая прелесть. Выходы скал не поражали воображение причудливостью форм, как на Подкаменной Тунгуске, но своими строгими объемами, вторгавшимися прямо в воду, они впечатляли не меньше знаменитых столбов. По пути Михаил все время прикидывал, насколько здесь проходимы склоны. Местами да, можно было траверсировать их без особых ухищрений или по крайней мере подняться до гребня, но сквозного пешего пути вдоль долины определенно не существовало иначе, чем по воде. Одновременно он с радостью продолжал отмечать, что завалов даже на крутых поворотах Реки не было. Видимо, мощные струи загладили каменные берега, и плывущим бревнам не за что было зацепиться.

Каньон был достаточно узок и глубок, поэтому значительная часть пути проходила в тени, и Михаил в гидрокостюме пока не перегревался. Впрочем, он и не особенно спешил, больше стараясь поскорей привыкнуть к лодке и к себе в лодке, и к особенностям русла, но прежде всего к характеру воды. Река была глубока и многоводна. Блуждающие струи, сталкиваясь где-то в глубине, то тут, то там выталкивали воду над поверхностью заметными выпорами. За скальными выступами кружились улова. Но пока еще не было ни крутых перегибов русла вниз, ни нагромождений камней по всей его ширине.

Через два с половиной часа сплава ему пришлось искать место, где было бы удобно пристать к берегу. Он всегда жалел, что у него не такой же накопитель отработанной воды, о каком, например, с удивлением и не без зависти узнал герой романа Грэма Грина «Наш человек в Гаване» мистер Уормолд, пораженно пробормотавший: – «Ну и мочевые пузыри у этих кубинских агентов полиции»!

Наконец в небольшом улове за выступом правого берега он увидел подходящее место и успел войти в противоток прежде, чем его пронесло мимо. Пришвартовав байдарку двумя фалинями, он поднялся по склону метров на десять вверх и обнаружил над скалой довольно широкую и почти горизонтальную площадку, на которой вполне можно было устроить бивак. Здесь, в каньоне, такие находки следовало ценить, и действительно уходить отсюда не захотелось. За два с половиной часа он прошел больше тридцати километров, и форсировать движение дальше не имело смысла. Лучше было пораньше остановиться на отдых после долгой дороги из Москвы через шесть часовых поясов. Найденная площадка находилась достаточно высоко, чтобы ей не угрожал внезапный дождевой паводок. Только лодку следовало обязательно поднять к себе.

В пять приемов он перетаскал все свое добро наверх и приступил к оборудованию бивака. Михаил без уныния подумал о предстоящей работе, потому что обычно она ему нравилась, правда, только в хорошую погоду и не в темноте, то есть когда не было риска в считанные секунды утратить драгоценную сухость ночного покоя и не требовалось действовать на ощупь. Расчистив площадку от мелкого мусора – дно палатки было нежное, и Михаил всегда старался его щадить – он достал из мешка свой дом, расстелил его и стал проталкивать в тканевые пазы дуги, составленные из титановых трубок. Палатка была арочная, красного цвета, покупная, правда, улучшенная самим Михаилом. Он взял именно ее, а не свою любимую самодельную двускатную палатку, поскольку для установки покупной требовалось меньше места, да и растяжки не надо было выносить далеко по сторонам. Для установки на крутых склонах такая подходила больше.

Поставив палатку, он достал насос и накачал надувной матрац, затем затолкал его в палатку. Поверх него он разложил «слоновью ногу» и пуховик. Затем, прихватив котелки для каши и чая одной рукой, «мамбрин» – другой, Михаил спустился к воде. Наклонившись к темной поверхности, он увидел свое отражение. Снизу смотрел на него бородатый… (он замялся, решая, за кого его приняли бы со стороны – за мужика или старика?) старик в камуфляжной штормовке, чем-то поглощенный – не то мыслью, не то сомнением. – «Одиночеством», – наконец догадался он и черпнул котелками воду. Отражение исчезло. Сполоснув котелки, он набрал воду снова и отнес наверх. Готовить он откровенно не любил – исключением была только яичница – зато возня ему в общем-то нравилась, опять-таки в отсутствие дождя и при достаточном запасе дров. Ну, чего-чего, а дров здесь хватало, притом покамест сухих. Зная, как хрупка в этих краях может быть жаркая или хотя бы недождливая погода, он решил заготовить небольшой запас сухих наколотых дров и постоянно возить его с собой. Пока варилась каша, Михаил обобрал ягоды с нескольких кустов жимолости рядом с палаткой. Ему всегда нравился чуть горьковатый вкус этой ягоды, которая постоянно подкармливала и разнообразила меню в сибирских походах. Почему-то в европейской части страны эти кусты с разлохмаченной корой ему почти нигде не встречались. Особенно много жимолости удалось поесть – и явно на благо – во время первого похода по Кантегиру на байдарках и десятидневного пешего возвращения от этой реки через Саянские хребты, во время того голодного похода, который на десять лет раскаленной занозой засел в мозгу Михаила непройденным до конца маршрутом – до тех пор, пока он не прошел его снова целиком от начала и до конца. В первом Кантегирском походе он был еще с первой женой Леной в компании общим счетом восемь человек, во втором только со второй женой Мариной и с их первым колли —Террюшей – великим и мудрым патриархом всех их собак.