Евгений Каливан - Атмосфера в дымной палитре

Позади Лайфа стояла Кэрин. Тоненькие черты лица, острый носик, голубые глаза, светлые волосы, низкий рост и очень стройная фигура дополняли восхитительный голос.

– Всегда ты такой холодный, Войд.. – опустив глаза, когда повернулся собеседник, и, немного открыв ход горячей крови под щеками, покраснев, очень тихо, но желая, чтобы её услышали, проговорила девушка.

– Чего ты там себе шепчешь? – серьёзно, не меняя выражение лица, чего вообще никогда не делает – этакая маска равнодушия и пустоты, напоминающая театральные лики, и повернув голову обратно к монитору, спросил Войд.

«Не услышал..», – с тяжёлым облегчением и ускоренным сердцебиением внутри крохотного, хрупкого, как хрусталь, тела, которому нужна забота и внимание, радостно опечалилась Кэрин и, понимая, что собеседник не нарочно так не понимает её, ведь он такой всегда, еле сдерживая голос от дрожи из-за нехватки смелости, девушка плеснула в лицо человеку напротив слова – Да, сдала. И чего же, Вы, Мистер Войд, всё ещё не закончили свой отчёт? —

А ведь она хотела сказать совсем другое, но эти паразиты внутри человека вечно мешают и манят сделать всё иначе. Совесть, обида.. Как же там? Эмоции. Эмоции, как цепи, одни крепко стянуты и давят на человека так сильно, что со временем без них человек ощущает себя пустым, даже не подозревая, что он был таким всегда – с эмоциями тоже, другие слегка задевают душу, но всё равно как-то воздействуют, поэтому иногда, случайно потянувшись ослабить одни, своим телом человек стягивает другие оковы. Когда кто-то пытается сказать что-то тёплое, а красная плеть сбивает с себя сталь, которая вонзается в сердца других, и нити возвращаются в исходное положение, он осознаёт, что совершил ошибку, которую не совершал.

«Прости» – кричала Кэрин всем сердцем, но голос пропал, звук растворился в бездне темноты сердца, которая уже пропала, а слова вместе с ней: «Прости», – снова ничего: «Умоляю, прости, я не хотела», – и всё равно тишина – Про.. – есть контакт, звуки вернулись, добрались из пучин пустоты, открыли дверь своего родного сердца, хотели эффектно показать, что они живы..

– Уже почти всё, пару десятков минут и можно нести шефу. – всё так же, как и раньше, молвил Войд.

А голос сердца Кэрин испустил свой дух, так и не явившись миру. Она стояла и смотрела на Войда, пока тот смотрел на монитор, но ничего не делал, ожидая, когда уйдёт девушка, которая хотела бы никогда не уходить от него дальше, чем на расстояние разброса капель крови вырванного и растоптанного сердца.

«Точно.. Он ведь.. Войд же не умеет обижаться.», – пытаясь успокоить себя, сбить жар эмоций и порвать цепи совести, размышляла Кэрин: «Он всегда безэмоциональный и чёрствый, пустой и серый, а я, глупая, думала, что обидела его.»

Постепенно сбрасывая ярко-красный окрас лица, меняя его на привычный бледно-белый, и пытаясь перестать смущаться, Кэрин забыла о ходе этой нервно движущейся по кругу день за днём стрелке.

– Ты что-то хотела? – вырвал из тысяч хитросплетений всё новых и новых поворотов её мыслей голос Войда девушку.

– Да.. Я хотела предложить поо… – пробовала привести всё к совместному обеду девушка, но от ускоренного обращения краски внутри её тела и слишком уж детского восприятия мира, щёки её запылали, а светло-прозрачные, голубые брызги в её глазницах забегали и случайно остановились на мониторе парня, из-за чего она и дала отбой пехоте слов, приказав ожидать указаний в тылу, а вместо них резко материализовался из ещё совсем некрепких, новоиспечённых цепей ревности вопрос – Слушай, а кто такая Хэпина Лост? —

После этих слов Кэрин увидела никогда ещё не виданные никем в этом офисе, никем за последние десять лет в этом мире воспоминания Войда Лайфа, отражающиеся в мокрых и бесцветных разрезах на его щеках, которые появлялись из-за того, что ледяная корка таяла, топился лёд, а следовательно и то, что за ним скрывалось вышло на свет.

Он сидел и смотрел на монитор, а изображение изредка мелькающего серыми тонами экрана смотрело на него, или же нет. Чёрные буквы с белого фона заглядывали прямо в парня, пробиваясь сквозь густые ручьи и озёра в глазах. Выражение лица было всё то же пустое, если бы не одна деталь. Ледяная корка, мешающая видеть прекрасный мир внутри Войда превратилась в воду, может в слёзы, а может просто треснула и распалась, но её не было.

Капли падали на рабочий стол и разбивались разлетаясь по всему свету, но на самом деле на пару сантиметров. Так мало? Или так много? Ведь груз и внутренние переживания, которые воздействовали на Войда уже на протяжении такого долгого времени, которыми он ни с кем не делился и не хотел делиться, забирая себе всю боль и печаль без остатка, были нагружены такой силой тяжести, что земное притяжение для них было в тысячи раз сильнее, что просто не позволяло сбежать дальше этого расстояния.

– Хэпина Лост… – дрожащим голосом повторил он.

– Войд? – в испуганном и вопросительном недоумении прошептала Кэрин

– Прости, я не хотела, честно. —

«Что? Я плачу?», – думал он, думал о том, что было раньше, о том, что было после, о том, что есть сейчас, не думал он только о будущем, ведь его просто на просто нет, как и последних ста двадцати трёх месяцев, восьми дней, восемнадцати часов и тридцати трёх минут. А именно с того момента, когда не стало Хэпины Лост: «Да, это слёзы, явно они, но почему здесь и сейчас?»

Войд легко взял себя в руки, подавив воспоминания, снова отправив их под замок в кладовой сердца, а ключ надёжно спрятал в «пустоте» свой души.

Ему нужно было как-то ответить и объяснить всё Кэрин, которая как раз извинилась просто так, из вежливости.

Сконцентрировав свой взгляд на мониторе, парень пытался понять, откуда же она знает про.. Откуда она знает мало того, что имя, так ещё и фамилию девушки, погибшей целых десять с лишним лет назад. Фокусирование сканера микрокамер, или же просто глаз на мониторе, где должен был быть его отчёт, но вместо глупой работы, там было самое ценное сокровище:

Отчёт за ДД. ММ. ГГГГ.

Войд Лайф.

За период работы в данном месяце хэпиналостхэпиналостхэпиналос

Тхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпиналостхэпинало