Дмитрий Помоз - Косатки

Из-под сумерек наворачивалась суббота. Надежда позволила себе, может быть, последнюю бессонную ночь. С воскресенья или понедельника нужно будет постепенно возвращаться в режим повседневной жизни. Суббота – первый день осенних каникул. И утром Даша первый раз в жизни и сразу, как взрослая – без мамы – летит отдыхать. Впервые в статусе абсолютно здорового ребенка. Думая об этом, Надежда в миллионный раз благодарила огромные сердца Сергея и Елены – родителей одноклассницы и лучшей подруги Даши – Лизы. Они взяли отпуск на время каникул, и купили четыре путевки: себе и ее дочери. Просто так. Как и всегда.

Надежда хотела написать еще одно письмо – для дочери, но эмоций пока не хватало. Слишком уж личным получилось ее киберпослание.

Женщина положила стопку конвертов со старыми письмами на стол. Тесная кухня стала уютнее. Долговязая Надежда, казалось, могла с легкостью, не поднимаясь с места, а лишь протянув руку в любую из сторон, достать до каждой из ее стен. На улице по-прежнему заправляла делами тьма, в октябре она становится хозяйкой суток. А где сумерки, там тишина, покой и уединение. Тьма – это вовсе не так плохо, как о ней говорят, а даже наоборот. Если, конечно, она не внутри тебя. Кроме того, она идеальная собеседница.

Совиным взглядом Надежда вперилась в пачку писем. Она опустила на них узкую ладонь с длинными пальцами, точно желая не перечитать их, а перечувствовать.

Возможно, это и есть что-то вроде осязаемого конца испытания, проблемы или горя. Не то, когда что-то произошло и завершилось, как действие, а то, когда это «что-то» переварилось, окончательно оформилось внутри человека. Когда он, готовый идти дальше, сам себя отталкивает от этого рубца на жизненном пути. Когда он без содрогания может позволить себе вспомнить сюжеты тех событий. Может быть, даже с долей здоровой ностальгии или иронии – отныне, это часть моей истории, я все преодолел и иду вперед. На своих двоих. И все еще люблю жизнь; и даже чуть больше, чем до той чернухи. А главное, я стал сильнее. По-настоящему сильнее. По-настоящему сильнее – это когда ты остаешься собой: ребенком, который не верит в зло. Потому что все остальное – это стать грубее, а не сильнее. А все, что не сильнее, то слабее.

Ночная кухня – очаг философии.

Достав сложенные в хронологическом порядке письма, Надежда как раз собралась сделать свою долгую историю борьбы за здоровье дочери игрушечной. Запомнить ее заново и идти дальше.

На конвертах не было адресов, только адресаты – мама и Дашенька Орфаник. Они придумали такой способ общения в период самых тяжелых приступов, в дни, когда отчаянье как никогда близко подобралось к сердцу и разуму. Когда голова переспевала от мыслей и страстей. Их нельзя было излить разговором, они бессовестно сыпались из пустого в порожнее; бессистемно, беспорядочно и непонятно. Как энергия, которая передается от одного тела к другому и обратно, и никуда не уходит. Тогда они и придумали способ укрощать и избавляться от этой энергии. Их жертвой стала бумага, она ведь все стерпит, все расставит по местам и отфильтрует. Так Надежда и Даша начали писать друг другу письма. Обо всем, что считают важным, клином выбивая клин.

Дрожащим пальцем Надежда поддела самый верхний конверт – первый шажок на длинной дороге к победе. Два одинарных листка обычной тетради в клетку. Бумага грубая, словно искусственно состаренная, вся в графитовых разводах от тысячи затертых попыток правильно уложить в строчки душу. И в таком же количестве следов высохших на письме слез, случайно выпавших из глаз, когда подходящие мысли откупоривали чувства.

МЫ (Первое письмо).

«Дорогая моя Дашенька, душа моя! Я очень рада, что мы с тобой придумали друг другу писать! Если честно, эта идея пришла мне в голову благодаря тебе. Ты ведь так любишь читать классику. Как сейчас помню, в начале года застала тебя с Грибоедовым, вместо Алексина, а незадолго до этого с Пушкиным, а потом еще с Толстым – с обоими, и с Есениным. Ты читала их мельком, урывками, и это не удивительно. Не каждый взрослый может переварить ту пищу, которой они хотели напитать своего читателя. И тогда я заметила, что больше всего тебя увлекают письма героев их произведений. Письмо Татьяны Онегину, письмо Пьера Безухова Наташе Ростовой, «Письмо Матери» и еще много-много других. Ты искала их по всей нашей скромной библиотеке и делала закладки, чтобы перечитывать в любой момент снова и снова.

А по вечерам, когда ты ложилась спать, я открывала заложенные тобой страницы и читала те письма, как будто вместе. Чтобы понять тебя. Не знаю, чем тебя пленила такая затея, быть может, той близостью, той ясностью, тем настроением, которые могут создать одни лишь только письма. Той возможностью открыться, рассказать себя, которой не имеет разговор, неминуемо превращаясь в дискуссию, спор, или множеством окольных путей уводя от главного, так и не утолив жажду к личной истине.

И вот вчера я случайно вспомнила об этом. Ты сама мне подсказала: «– Мамочка, я больше не могу ни говорить, ни думать обо всем этом. Но, и не думать, и не говорить, тоже не могу! Что мне делать?».

Я искренне хочу верить, что письма помогут нам. Потому что в них мы имеем силу разговаривать и поддерживать друг друга, даже когда не можем быть рядом. Знаешь, милая, письма всегда пишутся из головы, а значит, делают ее легче.

У меня был всего только один день, чтобы придумать тебе первое письмо, но и его мы целиком провели вместе. Поэтому, как и обычно, я прошу помощи у ночи.

Я буду писать тебе, как взрослой, но ты имеешь право писать мне как ребенок: как хочешь, и о чем хочешь. Болезнь пробует забрать у тебя это право – быть ребенком, но мы ей не позволим, вот увидишь. В этих строчках мы не просто мать и дочь, взрослая и ребенок, здоровая и болезная; мы – отражения друг друга, мы то, что внутри. Мы одинаковые, мы одно.

Мы не будем писать друг другу каждый день, и обязательно ждать ответа. Мы станем свободными в своих словах и мыслях. Если мне вздумается, я напишу тебе рецепт торта, а ты мне про миграцию касаток, когда хорошенько ее изучишь. Или смешной анекдот. Или несмешной.

И ни в коем случае не сдерживай себя, не копи. Так же прямо пиши мне про нашу с тобой болезнь. Каждую эмоцию, каждую мысль. Все-все. Но никогда не забывай, хотя бы в конце писать про касаток. Потому что время будет идти, и болезнь станет отступать. И мысли о ней тоже. А письма по-прежнему надо чем-то заполнять. И ты даже не заметишь, как со временем припадков будет меньше, а касаток больше. А потом вообще останутся только касатки и несмешные анекдоты. – Вот увидишь! – повторяю я.

Верь мне! «Мама всегда права» – мне так моя говорила. И была права.

Придет срок, мы обязательно соберем все наши письма вместе и перечитаем их, радуясь какие мы с тобой сильные. И посмеемся. А если захотим – поплачем. Только уже не от горя, а по горю, которое только на бумаге и осталось. Да и с нее с каждым новым письмом норовит исчезнуть. Это будет наша семейная история, и она будет не хуже, чем у классиков. И такая же настоящая. Я тебя люблю!