Евгений Журавли - Знаки. Сборник рассказов

Когда-то давно, когда после долгой зимы наконец прояснялось небо, и небесный пастырь вновь гнал свои многочисленные стада по бесконечному голубому морю, земля набухала и наполнялась запахами. В такие моменты в моей семье очередное поколение взрослых обычно рассказывает очередному поколению детей, как когда-то давно прадед деда привёз из турецкого похода красавицу жену – то ли сирийку, то ли персиянку. Предание говорит, что когда первые недели солнца высушивали этот влажный воздух, а рога месяца по ночам обращались своими острыми концами направо вверх, красавица-жена собирала дорожный набор и покидала дом, на несколько дней уходя в степь. Смотреть, как распускаются маки. Может, эта пора являлась единственным напоминанием об утраченной родине, может, какой-то древний зов будоражил её душу, никто не знает… Всё красивое всегда заключает в себе тайну. А тайна всегда содержит в себе красоту.

Мы, дети, подпавшие под влияние этой загадочной были, всю жизнь помня её, как и многие другие предания, по-своему пытались найти ключ к этой древней тайне, постепенно становясь теми, кто мы сейчас есть. И эта красивая история учила нас поступать иногда просто по требованию души, не дожидаясь обоснований разума, не страшась руководствоваться неудержимым порывом… Сегодня мне кажется, что нет ничего необычного в поиске прекрасного, в созерцательном саморазговоре одиночества, в щемящей душу ностальгии по утерянному раю детства и в чувствах, будоражащих душу каждую весну. Потому что всё это есть пробуждение. А без пробуждения жизнь лишь тьма. И не важны эпохи, обстоятельства и языки. Когда на жарком юге в тёмных глазах моей праматери отражалось бесконечное море колыхающихся трав, где-то далеко, на холодном Урале, девушка маленького угорского народа так же спрашивала совета у тишины среди первых ландышей на влажной лесной поляне… А в глубине Русской равнины молодая погружалась в сладкое забытьё среди маленьких бутонов таинственной сон-травы, в окружении которой не страшны наговоры и которая уберегает от дурных помыслов. Чьё имя скоро будет названо над лепестками ромашки? Подарить ли кому свой венок на Ивана Купалу?

Сегодня небесный пастырь так же гонит свои лохматые белые стада в сторону непостижимой вечности. И среди бетона и стеклянного блеска большого города, в небольшом синем магазинчике за синей автобусной остановкой, я беру тугую связку синих ирисов и несу домой, чтобы передать той, которой, может, не рассказывали древних преданий, но которая погрузит в эти бутоны своё маленькое лицо и молча вдохнёт их плоть. И, наверное, вспомнит что-то древнее. Что-то очень важное.

В русском языке слово «хорошо» происходит от старого «хорошь», а оно, вероятно, доносит до нас древнее имя забытого ныне бога солнца – Хорса (Хърсъ). То есть, в древнем понимании, «хорошо» – это как солнце, а уж солнце – это всегда хорошо… И, как тысячи лет назад повелось в Северном полушарии, так было и в этот день – было и хорошо, и было солнце.

– Дедушка, а что мы просто так сидим? Давай лучше я плавать буду, и на следующих соревнованиях точно победю! – заявил семилетний Илья, имея в виду непочётное «третье с конца» место на недавних внутренних соревнованиях его плавательной секции.

Обстановка располагала к плаванию. Дед с внуком сидели на песчаном берегу местной речки, чьё неторопливое течение не представляло никакой опасности для ребёнка. Вокруг носились ласточки, и уже с неделю стояло уверенное июньское тепло. Природа налилась зелёным соком и спешила разрастаться и жить. Рядом лежали три удочки, однако дед не испытывал желания расставлять их, предпочтя рыбалке молчаливое созерцание.

– Нет такого слова в русском языке. Нельзя сказать «победю».

– А как сказать? «Побеждю» что ли?

– И такого слова нет. Никак не сказать.

– Это почему? Давай придумаем такое слово…

– Не надо придумывать. Не нужны эти слова. Нет ни «побеждю», ни «победю», потому что неизвестно ещё – победишь ты или нет. Так уж в Россиюшке уложено – не загадывать победу. Бедово это.

– Мммм… Ясно… А почему тогда есть слово «победим»?

– Ну, так когда нас много – мы всегда победим, – усмехнулся дед. – Вместе – сила, известно ведь!

Дед в семье слыл чудаковатым. Сторонился людей и всё больше замыкался в себе. Трепетно относился к словам, сердился иногда ни с того ни с сего. Любил чистоту, но органический мусор раскидывал по палисаднику, а иногда и вовсе бросал за забор. С годами странновато стал произносить слова – медленно и веско, чётко выговаривая буквы и делая необычные ударения или акценты. Из-за этого его речь стала попахивать какой-то патриархальностью и даже язычеством. «В каком-то своём мире живёт… По ходу, параллельное гражданство себе на небесах оформил…» – шутил сын.

– Ну, так можно поплавать или нет? – переспросил Илья.

– Давай поплаваем. Так оно лучше.

– Спасиб, дедуль. Мама в жизни бы не разрешила.

– И тебя спаси Бог, внуче. Спаси и сохрани… А матерь… на то и матерь.

Матери возводят стену перед своими детьми, чтобы их защитить. На пользу ли это? Дед вспоминал сейчас и свою мать, и в общем, изрядно затушёванном уже калейдоскопе воспоминаний, она не потеряла ни остроты, ни яркости. Как наяву. Мать – первое существо для каждого человека и первое слово в любом языке… Всё ли они делают правильно? Нет. Но они делают всё, что могут. Мама – это свято.

– От меня и по лево, внуче. И далёко не плавай.

– Против течения что ль?

– По течению каждый может.

– Ну, ладно.

«Ладно – суть лад – порядок, устой, согласованность, равновесие», – думал себе дед. Почему согласие выражается этим словом? В противоречии мироустройству согласие не имеет веса? Или как согласие с законами мироустройства? Он глянул на потомка. Потомок, фыркая и хлопая по бокам, медленно входил в воду.

– Холодная?

– Нет, деда… Ты лезь и увидишь.

– Я и так вижу. Холодна.

– И что, не поплывёшь?

– Я и так уже плыву…

– Это где ты плывёшь? – оглянулся Илья.

– По веремени, внуче, по веремени.

Время в сознании деда неизбежно растягивалось в сакральное веремие – что-то таинственное, длинное и бесконечное. Похожее на тёмное течение этой небольшой реки, оно неспешно текло из ниоткуда и исчезало в непроглядной дали. «Вервие, веретено – всё это нить», – думал дед. Но веремие, в какой-то точке которого он ощущал и себя, это нечто большее… Течение, являющееся причиной, началом и концом, порядком и строем. Непостижимое и всеобъемлющее.

– Все реки текут, внуче. Все… – резюмировал свою мысль дед.