Юлия Тимур - Зимородок. Сборник новелл о любви

***

– Бора, подожди! Я тебе маленький пакет дам с собой: в нем сандвич с бастурмой (вяленое мясо). Проголодаешься, пока до Анкары доберешься. По дороге наверняка будут кафе поподаться, но кто знает, как в них готовят, – мать положила маленький сверток в дорожную сумку сына. – Ну, пусть дорога будет легкой! Завтра к вечеру ждем тебя обратно!

В коридор проводить брата выбежала его сестра Гамзе:

– Братик, ты такой красавец! Полюбит тебя твоя Бирсен, вот увидишь! Просто не может не полюбить. Я бы точно в тебя влюбилась!

Бора погладил сестру по щеке:

– Спасибо, родная! Полюбит-не полюбит – это не важно! Моей любви на двоих хватит!

С этими словами он повернулся к двери, открыл ее и скрылся в темноте подьезда.

– Мама, Бора уже вышел из дома. Иди, вместе ему из окна помашем! Ты что, плачешь? – Гамзе вопросительно посмотрела на мать. – Он завтра вернется.

– Ничего, детка, не обращай на меня внимание, ты же знаешь, у меня нервы не в порядке. Вернется, конечно. – Сибель быстро промокнула глаза салфеткой и попыталась улыбнуться. – Я сейчас, только таблетку приму.

Она вошла в комнату и остановилась в задумчивости

«Таблетка, а где же может быть она? Вчера на тумбочке лежала упаковка таблеток, возле телевизора. Выпьешь эти таблетки, и ходишь как сонная муха весь день.»

Сибель быстро посмотрела на себя в зеркало.

«Глаза опухшие, мешки какие! Лицо тоже слегка одутловато».

Она втянула щеки и руками подтянула кожу на щеках к подбородку. Неожиданно улыбнулась произошедшей в лице перемене:

«Ну надо же, выгляжу почти как в те времена, когда пела в консерватории! Только смотреть на меня теперь нужно издалека.»

Сибель поднялась с кресла, подтянула живот, положила ладони на него, сильно нажав, набрала полные легкие воздуха и собралась запеть. Потом рассмеялась, качнула головой, махнув рукой своему отражению в зеркале :

«Совсем с ума сошла! Что дочь подумает! А ведь я пела когда-то и очень хорошо. Учителя в консерватории считали перспективной оперной певицей. Если б не муж… А что муж? Вот и моя подруга считает его виновником всех моих несчастий. Он ревновал меня по молодости сильно. А я любила его так, что сердце вырывалось из груди, как только его видела. Чтобы он не ревновал меня, я бросила сцену. Он сам не просил об этом, но его глаза, как они смотрели, когда я пела в опере! Достаточно одного его взгляда на моих партнеров по сцене, чтобы понять, как он переживает. А покой в семье – самое важное. Не умеет муж делить тех, кого любит, ни с кем и ни с чем. Вот и Гамзе не захотел в университет в Стамбул отпустить: как она там будет одна? Девочка, такая домашняя, если только с братом. А у Боры хорошая работа подвернулась здесь, в Амасье. Сердце у мужа за всех нас болит. А мой сын… Бора, любит Бирсен точно также, как я мужа: преданно, верно. Хорошая получилась бы из них пара: оба красивые, статные. Может, и дождется он ее любви. Если, конечно, любви можно дождаться. Какой уж тут покой матери! Где же эта таблетка?»

Сибель вспомнила, зачем пришла в комнату, и застучала ящиками стола, по очереди выдвигая их.

«Где же таблетка? Мне уже дурно! Волна тревоги поднимается в груди. Сейчас ее обруч сдавит мне горло. Воздуха, воздуха не хватает! Не могу вздохнуть!»

Сибель закашлялась и увидела таблетку на прикроватной тумбочке.

«Слава Аллаху! Нашлась!»

– Мама, с тобой все в порядке? – Гамзе вошла в комнату со стаканом воды. – Я услышала твой кашель.

– Ты вовремя, детка, я как раз нашла лекарство. Дай мне стакан, я запью таблетку.

– Бирсен, я давно мечтал съездить вместе с тобой в Улус (старый город в северной части Анкары). Хорошо, что мы выбрались в эти выходные. Меня античные постройки завораживают, – Бора преувеличенно серьезно смотрел на девушку.

– Конечно, Бора, спасибо, что ты мне составил компанию, но с каких это пор тебя интересует архитектура? – снисходительно улыбнулась Бирсен.

– А с тех самых пор, когда это стало интересно архитектору-ханым!

– Бедняжка, значит на самом деле то, что мы видим сейчас, тебе абсолютно безразлично? – Бирсен перестала улыбаться.

– Нет, что ты! То, что я вижу сейчас перед собой, мне совсем небезразлично, в отличие от тебя.

– Ты опять? – грустно вздохнула девушка. – Мой самый хороший друг не может быть мне безразличен. Посмотри лучше, какая уникальная мечеть: квадратной формы, с одиночным минаретом. Знаешь, как она называется? Мечеть Алладина.

– Это то, что мне нужно! – искренне обрадовался Бора.

– В каком смысле?

– В смысле, пойду искать лампу Алладина. У меня накопилось много желаний для джинна!

– Каких, например? – Бирсен вскинула брови. – Ты мне расскажешь о них?

– Конечно, первое мое желание, что бы ты стала такой маленькой, что я смог бы положить тебя в нагрудный карман моего пальто и всегда-всегда носил с собой – ты была бы защищена и согрета теплом моего сердцем!

– О, а у меня ты забыл спросить, хочу ли я сидеть всегда в кармане? – Бирсен сделала вид, что рассердилась.

– Не сомневаюсь, что не захочешь, поэтому у меня есть еще одно желание для джинна.

– Какое же?

– Что бы ты захотела всегда быть со мной, – тихо и серьезно произнес Бора.

Бирсен быстро отвела глаза в сторону, не выдержав взгляда Боры, и меняя тему, бодро сказала:

– Пошли в Музей Анатолийских Цивилизаций! Там все пропахло стариной, там есть экспонаты от эпохи неолита до Оттоманской империи!

– Ну, если только от эпохи неолита, а так бы не пошел, конечно. Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, – теперь уже Бора шутливо склонил голову.

***

Осенью в Анкаре особый запах, непохожий на запахи других городов: запах влажной земли, смешанный с опавшими, немного перепревшими листьями. Этот запах рождает зависимость, вызывает приступы невольной меланхолии, тихой грусти, вползающей в подсознание, непрошено, вначале робко, а затем погружая человека в тоску и уныние.

И сама осень, в первой половине своего царствования, подарив роскошный красно-оранжевый наряд листьям, сделав праздничными улицы города, вступив в свои полные права, нещадно рвет ветрами алую красоту, разбрасывая ее тут и там, без сожаления заливает ее дождями, старательно смывая все признаки прошедшего праздника, и погружает город в серость: домов, улиц, парков. Небо добавляет свинцовые краски в монолитный пейзаж и осыпает слезами город до той поры, пока выплакав всю свою силу, не решит прикрыть белым покровом опостылившую серость, спохватившись, расплачивается снегопадом.

Неожиданно благоприятный сезон для влюбленных, чьи тела и сердца ищут тепла, продрогнув на ветрах, и тоска гонит людей друг к другу в надежде отогреться и воспрянуть душой.