Людмила Максимова - Одному как согреться?

Чётко очерченные припухлые губы блондинки снова энергично задвигались, и головная боль самым чудесным образом вновь начала стихать.

– Завтра приедешь в салон, я тебе маску кислородную сделаю. К Новому году будешь молодая-красивая.

– А зачем?

– Как зачем? Кстати, как твой адвокат?

Иван прислушался, отметив с удивлением, что просто слышать медовые голоса, оказывается, уже недостаточно. Ему вдруг стало любопытно, кто такой адвокат и какое отношение он имеет к подруге Аллочки.

Он подался вперёд, делая вид, что высматривает официанта. И напряг слух. Брюнетка, чуть склонив голову, слегка отвернулась к окну. На фоне серого городского пейзажа со снующими чёрными фигурами Иван увидел плавный овал смуглого лица. Его цвет идеально сочетался с цветом волос и тембром голоса. Мир ещё на шаг приблизился к совершенству. Иван напрягся, боясь не расслышать ответ.

Но пауза затягивалась. Он почувствовал лёгкое беспокойство и едва сдержался, чтобы самому не повторить вопрос. Наконец ровно заструился гречишный мёд:

– Предлагает переехать к нему. И невозможно много произносит слов. А слова полые.

Его жена тоже не скупилась на слова. И он верил каждому её слову. Он не умел не верить. Так его воспитали. Дома, в школе, в академии. Он и в коммунизм верил. Тогда он ещё не знал, что слова бывают как пустая ореховая скорлупа. И часто существуют отдельно от смысла.

Она называла его «солнышко», «радость моя», «любимый», «единственный». И он верил, что он солнышко, радость, любимый. Особенно в то, что он единственный.

Она считала себя красавицей. Он и в это поверил, хотя прежде ему нравились девушки совершенно противоположного типа. Её внешность почти соответствовала нордическому имени Алла. У неё были тонкие губы, тонкий прямой нос, резко очерченные квадратные скулы. Ему долго не удавалось поймать взгляд её наполовину прикрытых веками бегающих глаз. На свадьбе при выкупе невесты на вопрос свидетельницы, какого цвета глаза у невесты, он беспомощно, ища подсказки, обвёл взглядом гостей, и выяснилось, что никто не знает, что они у неё цвета бочкового кофе с молоком. Он узнал это гораздо позже в ярко освещённой театральной гримёрной. Сама она утверждала, что глаза у неё карие.

Иван почувствовал испарину и зашарил по карманам в поисках носового платка. Пот тяжёлыми каплями стекал по щеке, застревая в трёхдневной щетине. Иван попробовал взглянуть на себя со стороны, глазами, например, молоденькой официантки. И увидел седого небритого старика с помятым одутловатым лицом, да ещё и мокрым от пота.

Не найдя этот чёртов платок, он в раздражении потянулся к нарядному вееру бумажных салфеток и резко дёрнул одну из них.

Салфетка оборвалась, и массивная вазочка с грохотом ударилась о стол. Все немногочисленные посетители кафе обернулись на звук. Иван вскочил и, склонившись в полупоклоне, прогудел сиплым басом, обращаясь почему-то к сидящим за соседним столиком женщинам:

– Прошу прощения.

Несколько крупных капель пота упали на стол. Иван смотрел, как на белой бумажной скатерти расплываются пятна. И зачем-то стал их считать. Сосчитав, поднял голову и виновато обвёл глазами зал. Но на него никто уже не обращал внимания.

Женщины спокойно продолжали беседу.

– Ещё бы ему не звать тебя замуж. Умная, добрая, даже слишком. А тебе оно надо – опять себя в бесплатные горничные определять? Ой, ты знаешь, я со своим вчера поругалась. Достал. Видите ли, не то мы с дочкой по телевизору смотрим. Вот мы должны смотреть его дурацкий футбол. Расстроилась, ночь не спала. Утром, правда, помирились, ну, ты понимаешь… Но ведь ночь не спала. А одна моя клиентка, нашего, кстати, возраста, сама мужа выгнала. Надоел. Обхаживай их, готовь, стирай. А они ещё с дивана тявкают. Говорит, как выгнала его, так не нарадуется. Живёт в своё удовольствие.

– Так уж в удовольствие? Я думаю, лукавит. Хотя, наверное, бывает, что и лучше одной.

Женщины надолго примолкли. Наконец гречишный голос продолжил почти неслышно. С первой фразы Иван узнал стих из Екклесиаста:

«Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их. Ибо, если упадёт один, другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадёт, а другого нет, который поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться?»

Молоденькая официантка наконец принесла его заказ. Есть не хотелось. Шевелиться тоже. Хотелось слушать медовые голоса. Головная боль совсем утихла, но казалось, если исчезнут голоса или, что ещё страшнее, их обладательницы, боль вернётся и оккупирует его бедную седую, а местами заметно лысеющую голову навсегда.

Но гречишный голос, чуть прибавив громкости, продолжил:

– В сущности, все действия человека мотивируются одним из двух чувств – любовью или страхом. Всё дело в том, что на глубинном уровне моей мотивацией в последнее время является страх.

– И чего же ты боишься?

– Одинокой старости. «Одному как согреться?» Но страх – это энергия разрушения. Созидательна только любовь.

– А почему бы тебе этого адвоката не полюбить? Вроде такой респектабельный. Сама говоришь, квартира шикарная, машина дорогая. Вдовец. Вполне даже симпатичный мужичок для своих шестидесяти. Или адвокат в постели никакой?

– Не в этом дело. Помнишь, у Осипа Мандельштама: «И море, и Гомер – всё движется любовью». Истинная любовь, я думаю, такое самодвижущееся чувство, корни которого надо искать в иных мирах. Например, Ибн-Хазм, это андалузский поэт, так вот, он понимал любовь как союз душ, заключённых до создания мира, душ, сотканных из той же первозданности, которая воплощается в реальных индивидуумов. И, воплотившись, эти индивидуумы ищут друг друга, жаждут встречи, потому что их связывает магнетическая тяга. С адвокатом я встречи не жажду.

– Ничего, может, ещё встретишь своего индивидуума.

– Ой, да о чём ты? В мои-то годы кого я могу встретить? Посмотри вокруг, одни алкоголики.

Блондинка послушно огляделась. Споткнувшись взглядом об Ивана, согласно кивнула.

– Ну и живи одна в своё удовольствие. Ты женщина самостоятельная. Зарабатываешь неплохо. Скоро пенсия, хоть небольшая будет, но всё же. Никто тебе и не нужен.

Иван насторожился. О чём это блондинка говорит? Судя по фигурам, им максимум лет по сорок пять.

Брюнетка снова повернула голову к окну и чуть слышно, обращаясь в серое ноябрьское небо, почти прошептала:

– Нужен.

– Да где наш заказ? Тебе не кажется, что пока мы здесь сидим, можно было не только налепить вареников, но и слетать за вишней в жаркие страны? Но мы дождёмся, да? А с завтрашнего дня сядем на диету. Впрочем, тебе не обязательно.

– Фигурой бог не обидел. Да вот лицо меняется не в лучшую сторону, Аллочка.