Эмма Буяльская - Ореховая роща

Минимальные условия для выживания, учёбы, занятости были созданы, и Илья Маркович ставил новые цели: «Дети не должны забывать прошлое и перенесённые страхи, боли, потери, страдания. Но мы все должны жить полноценной жизнью, с надеждами и уверенностью в нормальном будущем, с возможностями своего выбора профессии, работы, с правами и гарантией безопасного проживания в любой точке страны. Уже сейчас мы должны научить детей радоваться жизни, уже сейчас мы можем дать им то, что они хотят, дать праздники, развлечения, подарки, а не только выживание в суровой реальности войны. Никто не знает, сколько времени продлится эта битва за свободу страны, но мы все уверены в нашей победе. Это будет самый большой наш праздник. А сейчас до конца года мы должны достойно подготовить и провести две даты – День 7 Ноября и Новый Год. Жду ваших предложений.» Таким образом жизнь вошла в нормальное рабочее русло, со всеми радостями, огорчениями и неожиданностями, а всего этого в коллективе, где сто разновозрастных детей и более двадцати взрослых проживают вместе, было предостаточно.

Ко всеобщей радости, начался процесс удочерения-усыновления. Первой взяли в семью Галочку, шестилетнюю тихоню из эвакуированного детдома. Парикмахер дядя Федя по договору должен был один раз в месяц работать в Ореховой роще. Детям с первого посещения дяди Феди было рассказано и показано всё об этой профессии, двое ребят очень заинтересовались этой работой и стали учениками парикмахера, который подарил им комплект необходимых инструментов, включая машинку для стрижки. Эти ученики несколько раз в неделю приходили к мастеру в парикмахерскую, где выполняли его задания. Дядя Федя и его жена Прасковья Семёновна были бездетные, уже в возрасте под сорок лет, местные и уже давно решили взять на воспитание ребёнка из детского дома, но не грудничка, а постарше, лет пяти. Вот Галочка и приглянулась им. Родители её еще до войны погибли в какой-то катастрофе, других родственников, которые хотели бы взять на воспитание девочку, не нашлось, и так она попала в детдом, а потом была эвакуирована. Илья Маркович очень серьёзно относился к вопросам удочерения, но эта семья ему безусловно понравилась, тем более, выбрав сироту Галочку, они решили было и её братишек (как все дети в детдоме называли друг друга), которые были учениками дяди Феди, тоже взять в семью, но они по документам считались не сиротами, а потерявшими родителей, поэтому существовала крохотная надежда, что родители могут найтись. На них оформили опекунство, и так образовалась полная семья, совершенно благополучная, как показало будущее.

Вместо этих трёх выбывших прислали двух – девочку и мальчика. Эту удивительную девочку звали Нина Серебряная. Удивительную, потому что она была похожа на красивую дорогую куклу, только очень грязную: большие голубые глаза с длинными ресницами поражали своей пустотой и спокойствием, аккуратный носик ровненько шёл от лба без всяких впадин. Переносица ведь очень часто формирует красоту, совершенство лица. Волосы были густые, светлые, явно давно немытые, кожа молочно-белая, ножки идеально ровные, обутые в красивые открытые туфельки, каких и до войны не было в магазинах, платьице было тоже не из товаров широкого потребления, как называли одежду для всех.

– Наплачетесь вы с ней, – сказала на прощание сопровождающая воспитательница из детприёмника.

Илья Маркович сразу передал девочку Марусе. В комнате гигиены, куда привела грязнулю Маруся, ни о чём не расспрашивая, она предложила ей:

– Радость моя, тебе не хочется вымыться и переодеться? Платье-то – не первой свежести, – говоря это, Маруся зажгла в железной буржуйке огонь. Так было заведено, что в комнате гигиены буржуйка всегда готова к использованию, достаточно поджечь бумагу – и загорятся дрова, а потом и уголь, и через несколько минут в большом пятилитровом чайнике будет горячая вода.

– Но у меня нет другой одежды.

– Давай подберём из того, что у меня есть. Вот новые трусики и маечка, а твои трусики и платье мы постираем и погладим, – Маруся уже выбрала, что ей предложить, и девочка серьёзно и молча рассматривала маечки и сарафанчики.

– Это мне не подходит.

– Но это же временно, пока твоя одежда не высохнет. Смотри, как разгорелась печка, какой жар от неё идёт: через 15 минут всё будет сухое, а там разберёмся, – мягко уговаривала Маруся. – А волосы ты сама можешь расчесать?

– Нет.

– А я могу тебе помочь?

– Конечно.

И они занялись делом: расплели косы и прядь за прядью терпеливо распутывали давно не чёсаные волосы. Маруся знала, что в детприёмник попадают разные дети, там должен быть санитарно-эпидемический карантин, но было не до правил: детей поступало столько, что их без задержки отправляли по детдомам. Поэтому приходилось принимать детей с педикулёзом, с болячками и только температурящих и явно инфицированных можно было отказаться брать. Волосы Нины расчёсывали специальным частым гребешком над белым полотенцем, и вши посыпались.

– Ты видишь? – показала ей Маруся.

– Это у меня? – опять спокойно, без всяких эмоций спросила девочка. Маруся кивнула головой и спросила:

– Ну и что будем делать?

– А что можно?

– У нас есть три возможности, – как со взрослой разговаривала Маруся с восьмилетней девочкой. – Состричь и сжечь волосы и отращивать в чистоте новые, или несколько дней вычёсывать паразитов вот этим гребешком, или один раз намазать волосы керосином на пару часов и сразу избавиться от них. Это, конечно, варварство, но зато эффективно. Думай, у нас время есть.

Вшей вывели керосином, которым щедро протёрли каждую прядь, туго завязали голову полотенцем, замочили одежду Нины мыльно-содовым горячим раствором в тазике, а пока обе, в длинных рубашках, сидели на табуретках и ели пирожки с картошкой, запивая их компотом. Это Назира позаботилась о них и принесла еду с кухни. За два часа, необходимых для этой процедуры, постирали одежду Нины, высушили над жаркой буржуйкой и тщательно проутюжили каждый шов. Между делами, Маруся начала рассказывать про себя, чтобы разговорить девочку: неизвестно, жив или нет её муж, сыновья в детдоме, здесь она работает и живёт, вместе с медсестрой и кастеляншей, потому что они все тоже эвакуированные, потеряли всех близких, сами, слава Богу, остались живы, но пока все без крыши над головой. Нина, вроде бы утешая Марусю, тоже стала рассказывать про себя: жила спокойно с папой, мамой Лизой и няней Надей, мама играла на рояле, а где работал папа, никто не говорил. За ним приезжала машина, он по нескольку дней мог не быть дома, а потом уехал совсем надолго. Когда начали бомбить, их должны были отправить в тыл, так сказали маме по телефону. Тыл – это место, где не было войны. Няня Надя не могла с ними поехать, у неё была ещё мама, двое детей и другие родственники, и всех взять не могли, а Надя не хотела их бросать. Мама с Надей всю ночь собирали вещи, а машина за ними не приехала. Тогда мама отправила Нину к Наде, они решили, что там будет безопаснее. Мама надела на Нину вот эту рубашечку и строго-настрого запретила её снимать, потому что она на ней незаметно вышила адрес, по которому она в любом случае может быть найдена, если потеряется. Три дня она пожила у Нади, причём она прятала её в сарае, даже родственники не видели её, а на третью ночь Нину потихоньку взяли двое мужчин, и не следующий день она была уже в группе эвакуированных детей в поезде. А дальше уже всё перепуталось, не запомнилось, а в детприёмнике её хотели постричь и поменять одежду, поэтому получился скандал.