Анна Сеничева - Кольцо Разбойника

– Он галантерейщик. И зря брала – еще потеряем в дороге… Убери, меньше будет вопросов. Будто не знаешь, какое имя там написано.

Грета что-то неразборчиво ответила из другой комнаты. Я вытащила из саквояжа коленкоровую папку и стала складывать туда все сама.

Откуда же взялось столько бумаг, да еще за такой короткой срок… Так, это мой диплом, с ним все понятно. Королевский университет, факультет изящных искусств. Геммология и ювелирное дело. Подписывал сам профессор Иезекиил Эверих – умница, оригинал, большой талант. Если бы не пил так, цены б ему не было. Тот самый, который изобрел «вогезскую грань», новый способ огранки – на кафедре это название так и не прижилось, и ее по-прежнему называют «Иезекииловой»…

Подшивка документов по дополнительным дисциплинам: новейшее искусствоведение и ювелирный рисунок – лучший курс в Герцогской галерее… Кстати, надо бы посмотреть, что там нынче интересного. «Оценка в ювелирном деле» – до сих пор помню этого упыря, главного оценщика из Алмазной кладовой, который вел лекции и принимал экзамены, надо же так издеваться над людьми! Я из него свой диплом как клещами вытаскивала, все не хотел отдавать, вопил, что по его предмету ни одна живая душа высший бал получить не может, включая и его самого.

Химия и алхимия сплавов. Минералогия… Пленэр – три месяца в горах на севере страны. Сильнейшая простуда, вывихнутая рука, но за те знания и знакомства плата очень даже скромная.

«Подделки и имитации произведений искусства» – этот блистательный курс вел директор и главный аукционист «Королевского торга», на его занятия ломились, как на премьерные спектакли. На моем свидетельстве он тогда написал что-то весьма лестное, даже в стихах.

Да, ее милость Ванесса-Терезия при всей своей взыскательности вряд ли нашла бы, в чем меня упрекнуть, а к людям моего ремесла она была отменно строга, строже, чем ко всем остальным. Зато и награждать умела, как никто другой. Ничего не попишешь – глава семьи Вандервельт, влиятельнейшая особа и первая патронесса ювелиров в королевстве… И было-то у этой дамы всего две слабости – собственно драгоценности и любимая внучка. Ее звали Анна-Леста Вандервельт. И от всего, что произошло потом, эту милую барышню не спасли никакие дипломы и похвальные грамоты.

Так… А это что? Копия закладной, выданной дворянским опекунским советом на имение Брокхольм. Она-то здесь как оказалась… И надпись карандашом рукой моего Иезекиила: «Дорогая девочка, не отчаивайся и помни – почти все выдающиеся люди искусства были нищими». Спасибо, профессор.

– Мадам, какое платье приготовить? – Грета высунулась из комнаты.

– Серое. И гладить не нужно!

Краем глаза я видела, что Грета по-прежнему смотрит на меня.

– Что-то случилось, мадам? На вас лица нет…

– Все хорошо, не беспокойся. Займись платьем, времени мало.

Грета скрылась, а я глянула на себя в зеркало. «Лица нет…» Пожалуй, правда. И ведь ничего не случилось, я только еще раз увидела дату на закладной. Знала ее наизусть, но за полтора года за всеми хлопотами, делами и работой умудрилась забыть, или даже не забыть – просто выпустить из внимания. А срок с каждым днем таял… На погашение непомерного долга осталось чуть больше года.

Все… Довольно. Увидела бы меня сейчас «ее милость», выгнала бы взашей и велела не появляться на глаза, пока не возьму себя в руки. Вот этим я сейчас и займусь.

Мелочи из дорожного несессера были разложены на туалетном столике. Флакон с духами, по счастью, оказался цел – мог треснуть или разбиться в дороге, когда однажды нас сильно подбросило. Это был фигурный флакон из матового, будто заиндевевшего стекла, оплетенный серебряной вязью, а духи – свежие, похожие на запах молодой листвы, с легкой ноткой горечи.

Я еще раз оглядела платье. Один из лучших нарядов, еще «из той жизни». Тогда подобный гардероб был делом обычным, я и представить себе не могла, что когда-нибудь он станет роскошью. Серый переливающийся шелк оттенка «пасмурное утро», расшитый серебряными листьями плюща по поясу и воротнику, и единственный белоснежный цветок на заколке.

– Все-таки у бедности есть и преимущества, – заметила Грета.

– Любопытно, какие именно, – я поправила воротник.

– Вы ни капельки не поправились, платье будто только с иголочки…

– Грета, ты говоришь глупости. Можно подумать, если бы мы не разорились, я целыми днями только бы и делала, что сидела в кондитерских. Будь добра, подай коробку с серьгами, она на столе за тобой…

– Я только хотела сказать, что вы после разорения… ну, хуже не стали. Кто не знает, нипочем не догадается.

– В том-то и дело, что все знают. Но все равно спасибо, сокровище.

Я села перед зеркалом, убрала волосы и нанесла каплю духов на запястье, потом порепетировала немного, изображая изумление, восторг, благоговение, а также прочие чувства, полагающиеся при взгляде на дорогие украшения – заказчикам это нравится.

– Опять кривляетесь? – спросила Гретхен.

– А то. И не возмущайся – можно подумать, я только для себя стараюсь!

– Ее милость говорила, что если скорчить рожу, а вас кто напугает, то так на всю жизнь и останется.

– Сущая правда, поэтому лучше меня не пугай.

– Когда придет ваш бакалейщик?

– Грета, он галантерейщик. В два часа. И себя приведи в порядок, сделай милость.

Рядом с несессером лежала визитная карточка моего клиента – строгая и простая, как начали делать в последнее время состоятельные люди из торгового мира. Никаких золотых гербов и вычурных шрифтов. На визитке значилось:

Густав Шаванн.

Торговля мануфактурой и галантереей.

Наши клиенты – ибо герр Шаванн явился не один – оказались людьми пунктуальными и без пяти минут два Грета чинно ввела в апартаменты гостей.

Первым вошел человек в летах, лысоватый, в золотых очках и с васильком в петлице. Моей рослой Гретхен он не доставал и до плеча. Одет в темно-коричневый костюм с красной нитью, скромного вида, но прекрасно сшитый.

Я приветливо улыбнулась и встала навстречу. Шаванн произвел хорошее впечатление, разве что на торговца мануфактурой походил мало. Если бы я встретила его на улице, да еще здесь, в Бестаме, то приняла бы за управляющего или поверенного. За Шаванном вошли его дети – дочка и сын.

Дочь оказалась моих примерно лет или немного младше, рыженькая, с золотистыми веснушками и светло-голубыми глазами. Очень милая девушка, по моде и со вкусом одетая. Она сделала изящный реверанс, смущаясь, села в уголке дивана и принялась с любопытством оглядываться по сторонам. Девушка мне тоже понравилась. Пока все шло неплохо…

Рассматривая их, я на миг забыла про третьего, и вспомнила только, когда он с легким щелчком закрыл за собой дверь.