Анна Сеничева - Кольцо Разбойника

– Хотелось бы узнать, чьей рекомендации я обязана вашим визитом…

– В последнем издании «Вестника ювелиров» фамилия Альяни значится первой, – спокойно пояснил Шаванн. Это правда; и выбирая себе новое имя, я не в последнюю очередь подумала и об этом, – далее я наведался на кафедру Королевского университета, и получил исчерпывающие сведения от самого профессора Эвериха, изобретателя э-э… какого-то весьма уважаемого метода обработки камней, если я правильно понял.

Ах, ну конечно же! Иезекиил! Старый мой пьяница, хоть какой-то от тебя прок…

– «Вогезская грань», – вежливо подсказала я.

– Да-да, именно так. По мне, услышанного оказалось достаточно, – сказал Шаванн.

Допустим. Пока что звучало убедительно.

– Вы взяли на себя немалый труд, и мне не терпится увидеть, ради чего все было предпринято.

Герр Шаванн ответил легким кивком и потянулся к внутреннему карману своего отлично сшитого пиджака. Выудил черный бархатный футляр.

Я подалась вперед, но не от любопытства или нетерпения. Из жилетного кармана у торговца выскользнули и качнулись на цепочке его часы. Крупные золотые часы, дорогие, но вполне обыкновенные, если б не одна деталь: на крышке мелькнула гравировка с изображением пера и круглой печати – символ узнаваемый, по мне так даже очень. А вот это уже интересно… Если я не ошиблась, и гравировка там действительно была, то мой образованный и интеллигентный мануфактурщик должен был эти часы выторговать или украсть у какого-нибудь нотариуса, потому что носили их именно они. И лет десять-пятнадцать назад, то есть тогда, когда Шаванн мог бы получить лицензию в палате и начать практику, это был почти обязательный к ношению атрибут во всем их сообществе.

Часы снова вернулись в жилетный карман. Торговец-нотариус аккуратно положил на стол футляр, повозился с застежкой и откинул крышечку…

И вот здесь-то мне понадобились все мои навыки лицедейства – но вовсе не для того, чтобы изобразить удивление, восхищение или страх. А для того, чтобы их скрыть.

Передо мной лежало кольцо Разбойника.

II.

В семье сохранилось предание, что родоначальник – Йохан Вандервельт – был разбойником. Главарем шайки, которая промышляла когда-то в лесах Брокхольма.

Йохана знали на всех близлежащих, потом дальних дорогах и в деревнях, а вскорости имя его стало известно и за пределами провинции. Он был самым бесстрашным, дерзким и везучим, и никто не знал, где этот грабитель появится в следующий момент. Хотя слово «жестокий» с его именем не соседствовало никогда, скорей даже Йохана считали чудаком. Бывало, он обносил какую-нибудь усадьбу, складывал все на дороге, да так и оставлял добычу первому встречному.

Бесчинствовал Вандервельт лет пять, то надолго прячась в лесах, то снова появляясь на проезжих трактах, и вдруг все его похождения закончились самым внезапным и удивительным образом.

Как-то раз, глухой ночью, когда разбойники пировали после особенно удачного дела, на их поляну, прямо к костру, вышел седой старик с бородой до пояса. Как он нашел тайное место и незамеченным пробрался через охрану – а предок, хоть и главарь лесной вольницы, порядок соблюдал железный – так и осталось загадкой.

Йохан, будучи в добром расположении духа, да еще увидав, что перед ним простой старик, не стал допытываться, откуда взялся незваный гость, честью угостил его и велел устроить на ночлег.

Однако пришлый дед вместо того, чтобы отдыхать, завел с главарем шайки душеспасительную беседу. О чем говорил Вандервельт со стариком, доподлинно неизвестно, но последствия разговора были таковы, что на заре Йохан забрал свою долю добычи и, сгибаясь под тяжестью награбленного, покинул лесной приют. В то же самое утро разбойник неведомым образом оказался на другом конце провинции, у ворот монастыря на Тихой реке – кажется, так называлось это место.

Приведя грешника в обитель, старец растворился в утреннем тумане без следа. Впоследствии по описаниям монахов, да еще по изображению на витраже Йохан понял, что в ту ночь к нему пожаловал сам святой Ансельм.

Вандервельт поселился в монастыре. Там он провел пять лет – ровно столько же, сколько ранее буянил по городам и весям, и слава о его духовных подвигах разнеслась далеко за пределы обители, как некогда разносилась слава о грабежах и попойках…

Местный епископ, прослышав о такой чудной истории, явился в монастырь, убедился в правдивости слухов, и самолично исходатайствовал у короля помилование раскаявшегося разбойника. Годы спустя, когда Йохан повытаскивал из своих тайных ям и пещер остатки сокровищ и пожертвовал на богоугодные дела, ему было жаловано дворянское достоинство. А шайка грабителей разошлась сама собой. Кто-то ушел искать счастья в другие края, а кто-то обосновался в деревнях Брокхольма, оттого у многих жителей фамилии больше похожи на разбойничьи прозвища.

Так и началась история рода Вандервельт-Брокхольм.

Сколько правды в этом предании, судить не берусь. По мне – так ровно столько же, сколько в любой семейной легенде подобного толка.

Сильно подозреваю, что Йохан Вандервельт был вовсе не разбойником с большой дороги, а трактирщиком примерно оттуда же. Не зря наш старинный дом Ройбер-Херберге, что стоит на Брокхольмском распутье, похож на перестроенный постоялый двор, а главное – очень уж удачно расположен, именно так, как и положено трактиру. Разбойником Вандервельта, может статься, прозвали за то, что бессовестно драл с проезжающих и не стеснялся обвешивать. Он и дворянское звание мог прикупить по случаю – такое бывало – либо вовремя ссудил деньгами кого-то из высокопоставленных гостей, либо как-то иначе угодил. Подчас громкие истории о подвигах и благодеяниях, за которые жалован дворянский титул, в действительности звучат прозаически, а из-за родовых щитов выглядывает конюх или кузнец. Да и сами владельцы не прочь изобразить на гербе плуг, подкову или топор. Как дань уважения истории семьи.

Что до герба Вандервельтов, то на нем был тот самый лесной костер, к которому явился в полночь святой Ансельм.

Давно, еще во время учебы, я бредила этой удивительной историей, тогда у меня и тени сомнения не было в ее подлинности.

В моем воображении приключения Йохана постепенно обрастали подробностями, играли яркими красками, и наконец вылились в объемистую книженцию в моднейшем тогда жанре готического романа. Называлась книга соответственно – «Кровавый исток Вандервельтов». Роман изобиловал кинжалами, проклятиями, зарытыми кладами, кровь лилась рекой, а герои в масках и черных плащах произносили высокопарные реплики. Словом, все по законам жанра.

Книга произвела легкий переполох и вызвала новую волну интереса к семье. На сцене одного из театров целый сезон держался спектакль «Кровь и сокровища», поставленный по мотивам романа. Этот спектакль был первым, который увидела в театре моя Гретхен. Впечатление он произвел неизгладимое, и с тех пор в каждом представлении, будь то опера, балет, или любительский спектакль, она ждала рассказа о сокровищах и бывала очень разочарована, если сочинитель упускал из виду такую важную деталь. Словом «сокровище» Грета прожужжала мне все уши, так что оно приклеилось и стало ее семейным прозвищем…