Александр Федосеев - Инкарнация

Александр Николаевич широким круговым жестом руки, и склонив голову, пригласил гостя войти.

Как только гость вошёл, они тут же заключили друг друга в объятия и принялись хохотать, глядя друг на друга.

– Ну, вот и ты! – радостно проговорил Александр Николаевич, отпустив, наконец, своего гостя. – Ты не представляешь, как я тебе рад и как ты мне сейчас необходим. Именно ты. Ты и никто кроме тебя. Раздевайся и проходи.

Как только гость разделся, Александр Николаевич тут же усадил его в старое, объёмное, покрытое какой-то шкурой кресло, приговаривая при этом: «Это кресло для гостей. Для дорогих друзей».

Сам же уселся на стул верхом и, продолжая улыбаться, стал наливать в чашки чай и пододвигать поближе к гостю ещё тёплые гренки.

– Как ты оказался в нашем городе? Что тебя сюда так вовремя занесло? – спросил он.

– Выставку у вас делаю. В вашем Дворце культуры. А заодно на этюды похожу. Здесь чудесные места. Городишке этому, насколько мне помнится, более тысячи лет. Есть что прочувствовать.

– Выставку! Это превосходно! Но, Женя, это же не твой масштаб, чтобы выставляться здесь. Всего сорок пять тысяч населения, включая стариков и детей. А впрочем, я чрезвычайно рад твоему приезду, делай что хочешь, но жить будешь у меня. И поможешь мне в моём, уверяю тебя, интереснейшем эксперименте. Эксперименте, которого ещё свет не видел. Который перевернёт сознание людей. И твоё, кстати, тоже.

Александр Николаевич поставил локти на стол и, подперев ладонями подбородок, стал внимательно наблюдать за Евгением Михайловичем.

– Ты от Союза выставляешься? – спросил он.

– Нет. Я не люблю союзы. Ты ведь знаешь. Знакомый коллега пригласил. Он тут промышляет заказами. Ну и я же знал, что ты здесь. Кстати, превосходный чай, – сказал Евгений Михайлович, отодвигая чашку и вытирая салфеткой губы. – Спасибо. Я тоже, Санечка, очень рад повидаться с тобой. Ведь прошло, наверное, не менее десяти лет с нашей последней встречи. Я был в твоём институте, и мне сказали, что ты всё бросил и уехал сюда. – Он откинулся в кресле и продолжил. – Говорили, что тебе отказали в работе над какой-то сумасбродной идеей. Говорили, что ты индивидуалист. Что ты гениален. И очень жалели, что ты ушёл.

– Да, – сказал Александр Николаевич, слегка недовольно поморщившись. – Они поставили меня перед выбором. Понимаешь, то чем занимаются они, это всё государственные заказы. Оборонка, космос и прочее. Это интересно. Это действительно интересно. Но помнишь ли ты нашу ссору, прости, что вспомнил, когда нам было лет по восемнадцать, по-моему. У тебя тогда брат погиб. Лётчик. Я тогда высказал тебе своё сомнение по поводу существования единственной возможности проникновения в космос, кроме как силового варианта, преодоления притяжения Земли ракетой. Я тогда говорил тебе, что должны существовать и иные возможности покинуть Землю. Не ракетные. Не реактивные. Не преодоления силы законов, а скорее, следования им. Что надо работать с природой, а не противиться ей. Ты тогда бурно воспринял это. Бурно отрицательно. Ещё раз извини. Но, не в этом сейчас дело. Я привёл этот случай только для того, чтобы напомнить тебе, что я не всегда бываю правильно понят. Может быть, допускаю, что в этом больше моей вины, чем моих оппонентов. Может быть… Так вот. Я мог бы остаться и продолжать разрабатывать варианты по массовому истреблению людей, приборам слежения, по блокам выживания в космической среде и так далее. Но всё это, Женя, сделают и без меня. И превосходно сделают. Но я верил и верю, – он наклонился вперёд и понизил голос, – в свои собственные догадки и в свою интуицию. – Помолчав, продолжил. – Я оказался прав. Понимаешь? А они не верили в то, что у меня получится. Идея-то бредовая. Конечно, это ново. Более того, это на стыке науки и мистики. И потому я не виню их ни в чём. Они не поняли, потому и не поддержали. А потом, ты знаешь, я не хочу, чтобы моё открытие стало общеизвестным. Я боюсь, что оно может сослужить людям очень недобрую службу. Ядерная бомба может показаться игрушкой в сравнении с тем, что открылось мне. – Оглянувшись на дверь, он перешёл на шёпот. – Речь идёт о том, что зовут душой и совестью. А может, даже и о том, чему ещё нет названия, но присуще каждому. Представь себе, что разверзся ад, рай, или что там ещё, и мёртвые заговорили. Какие вековые тайны могут открыться людям!

Он встал и подошёл к окну, наполовину задёрнутому золотисто-коричневой шторой.

– Только Полина поддержала меня. Она всегда в меня верила и верит.

– Ты говоришь страшные вещи. Неужели такое возможно?

– Возможно, Евгений Михалыч. Теперь возможно. Но ты не пугайся. У нас с тобой мирные задачи. Не бойся. Ты будешь помогать мне. Без тебя, Женя, я не справлюсь. Только тебе я могу довериться в этом важном для меня деле. Только на тебя я могу положиться. Мне вот так, – он поднёс ребро ладони к горлу, – нужен помощник. Сам Бог послал тебя ко мне.

– Ладно, ладно. Посмотрим, – сказал Евгений Михайлович, едва улыбнувшись. – А что у тебя с Зоей? Все полагали, что ваш союз уже неизбежен. Я имею ввиду женитьбу. Вы так подходили друг к другу.

– Зоя Валентиновна? А, ничего не вышло, – повернувшись к собеседнику, сказал Александр Николаевич. – Какой-то заезжий танцор сделал ей предложение, она отказала. А когда он у неё на пороге порезал себе вены, согласилась. Я же на подобные доказательства любви не способен. Простота, открытость и честность. Что ещё нужно любящим людям. Хотя, конечно, пару годков пришлось помучиться. А что до того, что мы подходили друг к другу…, ты знаешь, иногда мне кажется, что мы недолго бы прожили вместе. Разность интересов, устремлений – это серьёзно. Таким женщинам, как она, необходимо уютное, комфортное гнёздышко, из которого она, время от времени высовывая свою прелестную головку, могла бы взирать на мир и подвергать его божественной критике. Хотя были периоды в нашей с ней жизни, когда мы и бродяжничали. И ничто её тогда не пугало. Меня же, как ты знаешь, влекут неизвестные дали, собственные амбиции и, вообще, самому непонятно что. И никакой критики. Анализ. Безэмоциональное исследование. Я тоже, как и ты, с тех пор не склонен любить союзы. Всякие союзы… Вот так, дружище. Но, должен сознаться, иногда моё раненое сердечко нет, нет, да и вспомнит прошлые томления не находя себе места в грудной клетке. И в последнее время всё чаще… Видимо, что-то должно произойти. Но… оставим это.

Александр Николаевич подошел к ласково смотрящему на него другу и сел напротив.

– Давай-ка лучше продолжим о моём деле. Ты слышал такое слово – инкарнация?

– Да. Оно мне знакомо. Переселение душ или что-то в этом роде.

– В общем, верно. Вот и скажи мне, с кем бы из людей, когда-то живших, ты хотел бы пообщаться? Даже более того. Кого бы ты из великих умерших хотел бы воскресить? Поэты, художники, композиторы, родные…