Андрей Аксёнов - В этот раз я родился… или Путешествие Души. Часть первая

Ах нет, не только этим, вот ещё потребность в писании появилась, которой не было ранее.

И вот снова листы «Книги глаголемой…» передо мной. Нет, скорее я перед ними. Волнуюсь очень, пожалуй, даже страшно. Зачем я это делаю? Для себя, для людей?

Пожалуй, для себя – это как исповедь да молитва во имя Господа на бумаге! А ещё ради чадушки моего будущего! Может, он прочтёт когда-нибудь и простит меня грешную и неразумную.

А с чего начать? Не знаю. Ладно, начну тогда с самого начала…

Родилась я в лето от сотворения мира семь тысяч сто шестидесятого или от Рождества Иисуса Христа, Господа нашего, одна тысяча шестьсот пятьдесят второго года, августа месяца, двадцать шестого дня, после полудня. По сему случаю в книге государевой соответственно написано было: «Бог разнёс царицу ребёночком… Дал Бог дитятко моленное, да непрошеное, не в том смысле, да не в ту силу: родилась дочь».

Батюшка мой, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея великая и малыя и белыя России самодержец, хотя по прозвищу Тишайший, кроткий по нраву владетель, не мог не взволноваться рождением именно дочери, то есть меня… нужен был сын, наследник, царевич!..

Ладно, пусть так! Написано, и хорошо! Решено, надо полностью отдаться тому, что пишет рука. Поправлять потом буду. А пока по порядку.

Итак, царственный батюшка мой, Алексей Михайлович, на девятнадцатом году своей жизни озаботился богоугодным делом – продолжением царственного рода своего и обвенчался с матушкой моей милой, Марьей Ильиничной Милославской. По истечении девяти месяцев брачной их жизни, как водится, царственные супруги были утешены рождением сына одна тысяча шестьсот сорок девятого года, октября двадцать второго дня.

Но новорождённый брат мой, царевич Дмитрий, прожил, по воле Божьей, только не вступило год, скончавшись тож октября, шестого дня.

На третьем году брачной жизни своей царица-матушка моя родила дочь Евдокию, царевну, сестру мою старшую.

И по сему, глаголемому, я – третий ребёнок своих царственных родителей и вторая дочь.

По обычаям и по порядку быта, царь-батюшка в тот же час указал послать с благой вестию о моём рождении к боярам, окольничим и ближним людям, а также к гостям, и особенно к патриарху Никону, епархиальным архиереям и духовным властям и во все важнейшие московские монастыри, особливо в Троице-Сергиев.

На следующий день обычным чередом государь слушал благодарственный молебен в соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы, а потом, по обычаю, следовало оповещение народу от царя и патриарха богомольными грамотами, что Бог простил государыню, благоверную царицу и великую княгиню Марию Ильиничну: родила дщерь, благородную царевну, великую княжну.

На радостях государь, встречая Новолетие одна тысяча шестьсот пятьдесят третьего года, сентября первого дня в соборе Успения вносил меня, своё новорождённое чадо, а через три дни крещена была, и наречено мне имя Марфа – в честь преподобной Марфы, матери преподобного Симеона Столпника, именуемого в народе словом Летопроводец.

Право слово – имя Марфы для нашей царственной фамилии не чуждо. Ведь инокиней Марфою именовалась моя прабабка, в миру Ксения Ильинична, супруга Феодора Никитича Романова. Впоследствии оный наречён станет патриархом всея Руси под именем Филарет. Марфою же ещё звалась одна из моих тёток, сестёр царственного батюшки моего, волею Господа нашего, скончавшаяся во младенчестве.

День же крестин был значимым для меня ещё тем, что в это одно время во всю свою жизнь я, так же как, впрочем, и другие меньшие и большие царевны, явилась для всенародного лицезрения в первый и последний раз. Ведь по быту нашему, теремному, после выноса царское дитя женского пола не показывалось уже более до совершеннолетия.

По рождению передали меня кормилице, которую привели к крестному целованию при клятвенном обещании и поместили в хоромах меньших царевен.

Мамкой мне определили Ульяну Петровну Шереметьеву, вдову из ближних бояр, помню ея хорошо и почитаю за любовь и верность безграничную…

Ну что же? И неплохо писано! Продолжаю.

Детство моё и юность проходят безмятежно, в тишине и спокойствии, в общении только с сёстрами да мамками и няньками. В любви, конечно, но без должного внимания со стороны милых батюшки и матушки. Все их родительские заботы в основном о рождённых после меня царевичах, наследнике Алексее, царевичах Фёдоре, Симеоне и позднее Иване.

Моими наиболее яркими детскими и девичьими впечатлениями являются царские поезда в Троицу, Покровское-Рубцово, Коломенское, Измайлово.

Вот как-то, помнится, двинулся такой поезд в Троицкую обитель о моих семнадцати лет, осенью, в Сергиеву память. Кроме батюшки и матушки, братьев моих и сестёр, поезд состоит из сопутствуемых по материнской линии: мам, казначея, постельниц, коих только за моими сёстрами и мной – меньшими царевнами – было пятнадцать человек, комнатных баб за ними же три человека, крестовых дьяков вообще пятнадцать человек. Кроме того, в том поезде было двенадцать мастериц, портомой – десять, боярышень девиц – девять, девочек-карлиц – пятнадцать. Со мной, как всегда, Ульяна Петровна Шереметьева и учительница Авдотья Пынина.

Надо же, я помню всё это, что, в общем, не удивительно. Ведь тогда, в этом богомольном походе, я впервые только и смогла украдкой на одного из сопровождающих дворян, красавца развлечься взглядом. Пылкость этого взгляда по юности лет я скрыть не могу, что тут же зорко уследила опытная в женских искушениях Шереметьева. Она догадливо и мягко поспешает развеять запавший в мою душу милый образ полюбившегося молодца. Да пуще того, сей боярский сын за улыбку мне спешно ея настояниями выпровожен из поезда и в близости своей я его не вижу более.

Этот богомольный поезд к Сергию запомнился, конечно, ещё тем, что стал последним с матушкою моей милою. Сего же года, марта третьего дня, я лишилась ея и искренне оплакивала с ещё только сорокалетним батюшкой, прожившим безмятежно в счастливом браке с лишком двадцать лет. Матушка моя покойная родила батюшке во всё это время пять царевичей и восемь царевен. В день ея кончины сиротами остались: наследник престола царевич Алексей – пятнадцати лет, по осьми годов – Фёдор, по четырёх лет – Симеон и по трёх лет – Иван. Кроме меня – царевны Евдокия, Софья, Екатерина, Марья и младшая Феодосия, которой не вступно было семи лет.

Далее, не минуло два года, как скорбел мой батюшка, ещё мужественный вдовец, и после ещё двух чувственных потерь – смерти сыновей своих, моих братьев, царевичей Алексея и Симеона, – сочетался января двадцать второго дня браком с девицей Натальей Кирилловной Нарышкиной и тем хотя и ввёл в государев двор царицу, но нам, детям своим, всё-таки не даровал матери, – а мачеху…