Сергий Чернец - Деменция. Катастрофа души

Самое первое и самое главное в жизни – это стараться владеть самим собой. Стараться быть самим собою – единственное средство иметь успех в жизни.

Пушкин.

«Спорьте, заблуждайтесь, но ради бога, размышляйте, и хотя криво, – да сами». – сказал ещё Лессинг Г. Э.

«Нет покровителей надёжнее, чем наши собственные способности.

Нет правил более изменчивых, нежели правила, внушённые совестью своею.

Нет обиды, которой мы не простили бы, отомстив за неё.

Нет человека настолько остроумного, чтобы никогда не быть скучным.

Неучёность не есть недостаток ума, а знание – не есть признак гения».

Самообладание в минуту гнева не менее высоко и не менее благородно, как и самообладание в минуту страха.

Уважай себя, если хочешь, чтобы тебя уважали.

Составлять своё суждение особенно важно в делах важных. Глупцы губят себя тем, что не размышляют, – отсюда, неспособные понять половины дела, не умея предвидеть ни вреда, ни выгоды, не могут они надлежаще действовать; они придают много веса вещам маловажным и мало веса – важным вещам, оценивая всё наоборот. Многие же теряют разум лишь потому, что его имеют недостаточно. Есть вещи, в которые должно проникать глубоко и хранить в недрах своего ума.

Мудрый составляет суждение обо всём, но особенно вникает в то, в чём есть глубокий и высший смысл, ибо полагает, что там есть больше, чем он знает и предполагает. Так размышление проникает дальше первоначального суждения.

Пытаюсь подчинить себе обстоятельства, а не подчиняться им, – говорил кто-то из великих.

Каждый чувствует, каковы его силы, на которые он может рассчитывать. Превосходно было бы, если мы сами были бы в состоянии управлять собой.

Каждому надо иметь своё суждение.

Твоё право – ругаться, моё право – не слушать.

Достойный человек не идёт по следам других, уже прошедших этот путь… – сказал Конфуций. – Не катится колесница на одном колесе, не совершается судьба без людских усилий – написано в древних Ведах.

Избегай дел, которые зависят от других людей; стремись делать то, что зависит от тебя самого.

Мурасаки Сикибу (ок. 987г) – «Каждый устроен по-своему. И нет человека, который был бы законченным злодеем. Нет и таких, кто сочетал бы в себе все добродетели и достоинства: красоту, сдержанность, ум, вкус и верность. Каждый хорош по-своему, и трудно сказать, кто же действительно лучше».

Человек должен любоваться самим собою: лишь понравившись самому себе, сумеет он понравиться и другим, – в делах и внешности, в словах и рассуждениях.

Учёность сама по себе дает указания чересчур общие, если их не уточнять опытом жизни. Человек и впрямь похож на обезьяну: чем выше он залезает, тем больше он демонстрирует свою задницу.

Человеку недостаточно познать самого себя, – ещё нужно найти также способ, с помощью которого он сможет разумно показать свои познания, проявить себя и в конце концов изменить себя и сформировать.

«И почему это именно в старости человек следит за своими ощущениями и критикует свои поступки? Отчего бы в молодости ему не заниматься этим? Старость и без того невыносима. Да… В молодости вся жизнь проходит бесследно (безо всякого следа), едва зацепляя сознание, в старости же – каждое малейшее ощущение гвоздем сидит в голове и поднимает уйму вопросов…».

К чему всё это говорится? А то, что бывают в жизни иллюзии, и человеку, особенно в старости, естественно жить иллюзиями…. Без иллюзий нельзя…. Знаменитые писатели – на что уж, кажется, умны, но и то без иллюзий не могут. Вот, пишет он всё про «народ» – и уж тома книг написал, но все они переполнены иллюзиями: выйди он в «мир» и посмотри, ужаснется от того, что реальность совсем не такова, как она представляется ему и отражается в его книгах.

Дела у него не было никакого. Привязать себя к чтению тоже не удалось. Читать долго, часами он не мог, привыкший урывками узнавать новости из газет и, короткие сообщения прочитав, откладывал газету «до лучших времен», почти никогда к ней не возвращаясь. А тут книги: достаточно ему было прочитать 5 – 6 страничек, чтобы он утомлялся и снимал очки.

Но наступила весна, и… он, (а назовет его читатель своим именем: Петр Сидорович, или Сидор Петрович) резко изменил свой образ жизни. Когда от дома через зеленый парк и к домам центра поселка проявились в траве свежепротоптанные тропинки и на деревьях перед окнами закопошились птицы, он неожиданно для всех стал ходить в Церковь.

Ходил он в церковь не только по праздникам, но и в будни. Такое религиозное усердие началось с панихиды, которую старик тайком заказал по дочери, умершей год назад и оставившей его одного на попечение родни. Во время панихиды, в почти пустой Церкви, он стоял на коленях, клал земные поклоны, плакал, и ему казалось, что он горячо молился. Но то была не молитва. Возбудившись в отеческом чувстве, рисуя в уме черты любимой дочери, он глядел на иконы алтарной перегородки и шептал:

– Леночка! Доченька моя! Ангел мой! —

Это был припадок старческой грусти, но старик подразумевал, что в нем происходит внутренняя реакция, переворот сознания. На другой день его опять потянуло в церковь, на третий день тоже… и так без конца. Из Церкви возвращался он свежий, будто скинувший тяжелый груз, с улыбкой во всё лицо. И за обедом темой для его неумолкаемой болтовни служила уже религия и богословские вопросы, услышанные в проповеди священника. Его заставали несколько раз за перелистыванием Евангелия и других религиозных книг.

Но, к сожалению, это религиозное увлечение продолжалось недолго. После одного особенно сильного приступа ревматизма, который продолжался целую неделю, он уже не пошел в церковь: как-то не вспомнил, стоная от болей в спине и лежа в постели, с которой не мог встать, что нужно идти к обедне….

В один из дней ему, вдруг, захотелось общения, разговоров.

– Не понимаю, как это можно жить без общества, без людей, одиночкой! – стал он брюзжать – Я должен пойти к знакомым. В гости к родне сходить! Пусть это может быть глупо, просто так приходить, без повода, но пока я жив, надо общаться, разговаривать…. —

Он сходил к знакомым, потом на другой конец поселка к двоюродным и к троюродным родственникам. Но и это занятие вскоре бросил. Придя в гости, сидеть за столом он оставался один, все люди суетились и бегали, убегали куда-то «по делам» или оставляли с ним одного молчаливого, для присматривания. Альбомы с фотографиями он знал и так хорошо, все те же фото были и у него, в его альбоме. Говорить особенно было не о чем. Так и «гостевание» было отвергнуто.