Олег Соломатов - Духи Тургояка. Сказы Веры. Книга вторая

Местами снега на поверхности не оказывалось из-за сильных и частых ветров. В таких местах я видел толщу прозрачного льда, под которым разверзалась черная глубина озера. Лишь мелкие трещины говорили о том, что я был на льду, а не в воде. Озеро в этом месте должно было иметь глубину до тридцати двух метров, и, когда я сравнивал полуметровый лед с таким расстоянием до дна, он мне казался тоненьким кожным слоем на огромном теле водяного монстра, готовым в любой момент порваться и поглотить нас в черных глубинах. Но мне почему-то было нестрашно. У меня было стойкое ощущение, что я уже испытывал чувство погружения в эти озерные пучины.

оз. Тургояк, художник-ветер огромной кистью снег пометил…

Через поземку, лед и наст мы продвигались вперед. На небе ни облачка, солнце слепит, отражаясь от снега, временами раздаются странные звуки, напоминающие треск лопнувшего льда. В такие моменты мы останавливаемся, прислушиваемся, потом осторожно продолжаем движение. После очередного треска снег под ногами начинает темнеть, и на глазах пропитывается водой. Мы с бешеной скоростью начали движение по этой хлюпающей поверхности. У родителей глаза, как в сказке «Огниво», размером с чайные блюдца. От лыжных палок в стороны разлетаются брызги. Гонка с ускорением продолжается уже десять минут. Наконец мы выбираемся на сухой лед. Огромное мокрое пятно позади. Перевели дыхание. Оказывается, пока мы боролись за выживание, практически прошли две трети пути до острова Веры. Было решено дойти до него и там остановиться, попить чай с оставшимися бутербродами. Так и сделали. Почти при подходе к берегу острова на одной из торчащих изо льда сухих берез я заметил фигуру человека. Когда подъехали почти вплотную, это оказалась невысокая старушка в стареньком замусоленном тулупе из овчины. Ее редкие седые волосы вырывались из-под кроличьей, такой же потертой, шапки-ушанки на волю и развевались, как флаг на ветру. Она с усмешкой посмотрела на нас и спросила:

– Что, братцы-кролики, испугались озерной водицы? Видела, как вы драпали от центра Тургояка. Думала, лыжи под вами вот-вот загорятся синим пламенем. – При этом она тихонько засмеялась своим сипловатым тоненьким голоском.

Отец сказал, что мы на озере впервые катаемся на лыжах и действительно напугались. На что она пояснила, что озеро, как любой живой организм, дышит. Что во время этого дыхания ледяная кожа вздымается вверх или прогибается вниз, при этом местами лед колется, и через эти трещины начинает сочиться вода. Она натекает поверх льда на несколько сантиметров и замерзает, всё почти так же, как при затягивании ран на теле человека. Никакой лед не ломается на куски и не образуются полыньи, а значит, утонуть в таких местах невозможно, только намочить одежду в момент падения. «Если, конечно, сильно не гневить духов озера», – добавила она, и снова рассмеялась. Мы поблагодарили старушку за консультацию, и тронулись вглубь острова, к тем пещеркам, о которых я рассказывал родителям после прошлогоднего похода. Напоследок обернувшись, мама спросила, как ее зовут и не холодно ли ей сидеть вот так, на ветру, зимой, вдалеке от города и поселка. На что она ответила:

– Уж верно девяноста девять лет кличут меня бабушкой Пелагеей, живу тут рядышком. А сидеть совсем даже не холодно, привыкла к этой озерной погодке. Даже проказник-мороз меня саму боится и не пристает. А я уж и ничего, и никого не боюсь. В мире со всеми живу. Вернее будет, доживаю.

И она вновь засмеялась своим старушечьим, скрипучим, как старая сосна голоском. Вдогонку она еще что-то крикнула, но ветер до моих ушей донес только еле разборчивое: «…еще увидимся». А мы тем временем продвигались очень медленно вглубь острова. Снегу было мало только на самом озере, а в лесу его оказалось отцу выше колен, а мне, соответственно, почти до пояса. Протоптанной лыжни на острове я не увидел. Тишина, одиночество и покой. Редкие крики птичек на солнечной стороне острова, воздух, казалось, остановился. Каждое слово словно звенело, многократно отражаясь от стволов соседских сосен. Рядом над головой стучал дятел, роняя на снег растрепанные сосновые шишки. Огромные снежные лапы свисали с веток подлеска. Проходя мимо, я лыжной палкой задевал нижние, и они с шумом обваливались на землю. Падая, создавали снежное облачко вокруг, и каждый разлетающийся по округе кристалл играл на солнце, как бриллиант, всеми цветами радуги. Кто сказал, что снег белый? Наверно, только тот, кто его не видел так близко, как я. Глядя на заснеженную поверхность вокруг себя под самым носом, я различал все цвета радуги от каждой снежинки. Все вместе они создавали веселую разноцветную картину окружающего мира. Эта картина была сказочно красива, и завораживала мое сознание. Мне казалось, что я плыву в этом разноцветии, являясь с ним единым целым, и это состояние умиротворения я уже когда-то испытывал, это точно! Но где и когда, память не пускала на свой порог. Немного портил идиллическую картину холод, но он был не жесткий, а предупредительный. Словно я залез в чужой огород, и сторож своими покашливаниями предупреждает, что видит меня, что нельзя брать чужого, что вот уже идет на проверку, чтоб уходил восвояси, а то пальнет из берданы…

Подумав о чужом огороде, я вспомнил, как с одноклассником Толиком мы прошлым летом пытались забраться в соседний с его домом огород к одной древней бабульке. Росли у нее там крупные, сочные и очень сладкие яблоки. Были они и у товарища, но мельче и совсем невкусные. И вот мы влезли на каменную стену сарая, у которого надстройка второго этажа и крыша были из досок. Одна стена его была общей с соседским огородом. Мы решили по выступающему каменному краю, держась и перехватываясь за доски второго этажа, пробраться на соседскую территорию, набрать яблок в карманы и тем же путем вернуться. Но, видимо, воровство, оно и в Африке – воровство. Где-то что-то пошло не так или кто-то сверху это узрел, и вот я, стоя на краю каменной стены, пятками на высоте трех метров от грядки с луком, делаю очередной шаг вдоль дощатой стены, перехватываюсь левой рукой за соседнюю доску, при этом правой уже отпускаю ту, за которую держусь. Одно мгновение… И я уже парю в воздухе, над моей головой, как пропеллер, вращается доска с ржавыми гвоздями, за которую я только что взялся… В следующее мгновение я уже приземляюсь своим задом в центр луковой грядки, и доска бьет меня по лбу, дополнительно вбивая, как молотком, в рыхлую землю. Толик, шедший за мной, сначала ничего не понимает в происходящем, а когда до него доходит, от смеха тоже спрыгивает со стены. Мое счастье, что гвозди оказались в стороне от места удара. Отделался только отбитым слегка задом и огромной шишкой, первое время напоминающей мне о том, что воровать яблоки из соседского огорода нехорошо. Да и не только яблоки, и не только из соседского огорода.