Ольга Постнова - Глаза зеркал

– А что такого? – удивился Антон, не замечая застывшего выражения на лице гостьи. – В жизни всякое случается.

– Да ладно, Антоська, – рассмеялась Зоя. – Я тебе просто завидую, ты умеешь находить общий язык с пожилыми, а я их боюсь.

Щеки Линочки вспыхнули от возмущения. Конечно, Зое только восемнадцать и Лина по сравнению с юной красавицей выглядит не столь свежо и бодро, но вот так запросто угодить в категорию пожилых она не согласна.

– Пока! – Зоя махнула рукой Антону, подмигнула Линочке и бодро зашагала по тропинке к автобусной остановке.

Юная, прекрасная, воздушная и уверенная в себе девушка, у которой наверняка все хорошо. С такой-то внешностью разве может быть что-то плохо? Элеонора вздохнула.

«Не старайтесь быть идеальными или сравнивать себя с теми, кто вам кажется более успешным или привлекательным. Вы не знаете их проблем».

Обида отпускала постепенно, а когда окончательно разжала когтистые жестокие лапы и выпустила испуганное сердце, по телу разлилось живительное тепло. Оказывается, красавица Зоя вовсе не намеревалась обижать Линочку, и во всем виноваты тетки-опекунши, взрастившие не только Лину, но и ее комплексы.

– Зойка почему-то придумала, будто боится бабушку Избачиху, – объяснял Антон, с нетерпением наблюдая за тем, как гостья нарезает вишневый рулет. – А мне жалко старушку, да и дружба у нас с ней давняя. Каждое утро я навещаю ее, а вечером привожу продукты. У нас такой тайный уговор: если утром…

Как оказалось, утренние часы в Беседино насыщены событиями и, несмотря на вполне городские условия, местные жители сохранили старые традиции. Даже москвичи-зимородки переняли привычку рано вставать, хотя это давно уже утратило практический смысл: никто не держал коров, требующих утренней дойки и кормления, не было необходимости топить печи, ставить опару на хлеб, спускаться в зимние погреба, ходить к колодцу за водой – всё в прошлом, но привычки оказались сильнее.

– Это, знаешь, генетика. Просыпаюсь в половине шестого, – сообщил Заречный, – готовлю омлет или яичницу, пью кофе на террасе, читаю газеты, смотрю в окно – одним словом, наслаждаюсь жизнью, а заодно, проверяю, всё ли в порядке у бабушки Избачихи. У нас с ней тайный уговор: если утром шторки на окнах в избе старушки раздернуты, значит, всё в порядке, можно спокойно завтракать. Если задернуты, значит, приболела, требуется помощь. Но такого еще не бывало, Избачиха на удивление крепкая бабулька, фору молодым даст.

Внутреннее убранство дома Заречного напоминало городскую квартиру: две комнаты, кухня-чулан, душевая кабина, центральное отопление, стандартная мебель – ничего уникального, кроме печки-голландки, выкрашенной серебрянкой. Всё скромно, без претензий, вполне удобно, но немного не уютно. Сразу видно, что здесь живёт холостяк: ни миленьких безделушек, ни цветочков, ни фотографий в рамочках; на окнах вместо штор – жалюзи, вместо обеденного стола – компьютерный, диван и кресла больше соответствовали офисному стилю, нежели домашнему, на подоконниках и полках лежали кипы газет.

– А где же книги? – удивилась Лина, вспомнив о том, с каким упоением Тошка зачитывался романами Вальтера Скотта, Диккенса, Лондона, Дюма.

– Здесь, – Тошка указал на компьютер. – А еще в электронной читалке. Пойдём-ка на террасу, я там обычно трапезничаю.

Терраска представляла собой небольшое, вытянутое вагончиком, помещение с двумя окнами, занавешенными вышитыми короткими шторками. В простенке между окон стоял круглый стол, накрытый клетчатой клеёнкой, у стола – четыре стула с гибкими спинками и мягким подголовником.

– Это, – Антон кивнул на стулья и рассмеялся, – мне в прошлом году в качестве премии выписали. Что-то не шла у нас торговля, вот и нашли способ поощрить неходовым товаром. Они удобные, эргономичные, но страшненькие.

Заречный говорил, а Лина слушала, пила сладкий кофе с рулетом и улыбалась. Как хорошо здесь, на террасе, спокойно и дремотно. Линочка смотрела в окно и думала, что Беседино – милое простое село, где так приятно укрыться от городской реальности, забыть о работе, о тетках-опекуншах и обо всех неприятностях, вместе взятых. Даже о сером человеке можно не вспоминать.

Сонное зимнее солнце, заглядывая сквозь вышитые шторы, заполняло террасу нежно-фиолетовым светом, придавая предметам прозрачность и легкость. Старая книжная этажерка у двери, старенький диван у стены, стол, стулья, Антон – всё казалось нереальным, светлым, невесомым, да и сама Линочка почувствовала себя легкой, счастливой и умиротворенной.

Вдруг в проеме двери показался силуэт человека в балахоне. Лина пыталась сказать Антону, предупредить, но он лишь качал головой, не понимая ее. На плечи навалился ледяной ужас, она вздрогнула, хотела закричать, но не смогла и крепко зажмурила глаза, а когда открыла, то увидела перед собой улыбающееся спокойное лицо Антона.

– Ого, похоже, кто-то устал. Это кислород так действует. Что же ты не сказала, что хочешь спать?

Даже теперь, очнувшись от внезапного забытья, Лина не могла отогнать ужасный морок. Серая фигура стояла на пороге и уже не пыталась притворяться бесплотным видением, она была настоящей, материальной и не собиралась таять, как подобает сотканным из фантазий видениям.

– А декабрь-то совсем разомлел, – произнес трескучим голосом устрашающий призрак и, переступив через порог, вошел в террасу.

– Любовь Никаноровна! – воскликнул Антон и, подскочив со стула, резво подбежал к мороку, успев шепнуть: – Избачиха.

Назвать ее старухой у Линочки не повернулся бы язык. Да и на морок при ближайшем рассмотрении Любовь Никаноровна совсем не была похожа. Выше среднего роста, крепкого телосложения, лет шестидесяти с небольшим. Голову женщины венчала меховая шапка-боярка, широкое длинное пальто, отороченное снизу мехом, делало её похожей на неизвестный или забытый персонаж зимней сказки. Серые валенки и длинная трость-посох довершали образ.

Антон помог новой гостье освободиться от длинного пальто, усадил за стол и ушел за новой порцией кофе.

– Мы живём в глухом захолустье, – низким голосом заговорила Любовь Никаноровна, глядя в пространство поверх головы Лины, – и, конечно, новые люди вызывают живой интерес. С тех пор, как бабка Антона умерла, – Избачиха размашисто перекрестилась, едва не смахнув со стола блюдо с рулетом, – мне не доводилось наблюдать в этом доме гостей. Вы, как я понимаю, девушка городская? Сельской жизни не знаете?

Кожа на лице Любови Никаноровны ровная, натянутая и только веки тяжелы и морщинисты, а взгляд напряженный и остекленевший.

– Наклонись-ка, ближе, милочка, – грубоватым шепотом произнесла странная женщина и, схватив послушную Лину за плечо, в самое ухо произнесла: – Возвращайся в город, а не то…