Анатолий Воробьев - Любовный лабиринт Тонки

Одной рукой она держалась за ногу, а другую оставила у Антона :

– Это связки. Они часто меня подводят… Это сейчас пройдёт. Не бойся, глупый!

Она стала выпрямляться, прогнувшись в талии. И, наконец, поднялась, выдохнув :

– Уф, всё! Всё уже нормально, Тонка. Всё хорошо. Пошли загорать!

Они стояли друг против друга и медленно раздевались: сарафан мягко спал с её плеч и лёг у ног. Она стояла перед ним в таком же, как и сарафан, голубом купальнике. И тесёмки уходили из-под подмышек за шею и скрывались в густых волосах, струившихся по плечам. Он снял джинсы и рубашку, не отрывая от неё взгляда.

Её рот был приоткрыт, она тоже смотрела на него не отрываясь.

– Давай загорать! – решительно произнесла она и легла на расстеленное полотенце.

По небу плыли облака: воздушные, невесомые и прозрачные, как летняя паутина. Они струились тончайшими нитями, не закрывая солнца, а переливаясь в его лучах. От реки исходил приятный холодок, от травы – пьянящий запах. На стремнине вода бурлила и шумела. На противоположном берегу лошадь опустилась на колени… и завалилась на сено, заржав. По руке медленно ползла божья коровка, розовая в желтых пятнах, со сложенными крыльями. Он поднял руку – она взобралась на самый верх и, подумав, улетела.

Антон посмотрел на свою руку, перевёл взгляд на Милку и пальцем коснулся её кожи. Она вздрогнула, но не подняла головы. Он погладил её – от прикосновения причёска её рассыпалась, и некоторые пряди скользнули подмышки, обнажив корни волос и узелок купальника.

– Милка, – позвал он, – Милка…

– Что, Тонка? – также тихо ответила она.

– Пошли, искупаемся, – он коснулся губами её плеча.

– Жарко… Пошли.

Встала и пошла, не оглядываясь, прошептав перед собой: « Ты мне нравишься «… Слышал ли он это?

Подойдя к воде, она смело зашла по щиколотку и повернулась :

– Что же ты?

Антон потрогал ногой воду и поёжился.

– Какой же ты трусишка! – рассмеялась она. – Иди же!

И плеснула на него водой.

– Что ты делаешь, Милка?!

– Ну, иди же сюда!

– Ты мне лучше не мешай, хорошо? Я – сам.

– Ладно. Только ты побыстрее, а то я замёрзну.

Набравшись смелости, подняв плечи, он зашагал вперёд, надувая щеки.

Течением их гнало навстречу, они сталкивались, находили руки друг друга – и кружились, кружились, кружились в этом водовороте.

Потом она сидела на корме лодки, а он легко раскачивал её. И волны уходили по реке вдаль. А она задумчиво бросала камешки, глядя на расходящиеся круги.

Выбравшись на берег, она легла на полотенце животом. С капельками на ресницах, он присел возле и погладил её волосы, шепча :

– Милка, Милка…

Она молчала.

Он целовал её спину, волосы, руки; она ёжилась, притихнув, затаившись, боясь пошевелиться.

Рука Антона коснулась узелка на её шее – и потянув за конец шнурка, он распустил тесёмки купальника.

Она подняла голову :

– Зачем, Тонка?

– Зачем ты его развязал?

– Ах, этот узелок, – он улыбнулся, – у тебя останется белая полоска – ты будешь некрасивой…

– Тонка, – только и сказала она, прикусив губу, но не отвернулась.

– Милка, можно я тебя поцелую?

– Нет, нельзя.

– Почему?

– Нельзя. И всё.

Она потянулась ртом к нему – их губы слились, руки сплелись. Он приподнял её – и она легла к нему на грудь.

Она повела плечами и вжалась в него.

Затем отстранилась и, закрывшись руками, вновь легла на полотенце.

Антон взял её за плечи и перевернул на спину. От неожиданности и от стеснения она приподнялась и, обвив его шею руками, уткнулась носом ему в грудь.

Он отстранил её – губы у неё были приоткрыты :

– Эта лошадь …всё время подсматривает за нами, – прошептала она, – вот и сейчас смотрит!.

– Пускай смотрит! Я же говорил, она – слепая!

– Мне стыдно…

– Я видел, как старый литовец выводил её… А один раз, когда бросил и ушёл, она заржала и замотала головой, не зная, куда идти.

– Мне кажется, что ты врёшь…

Они сидели на коленях друг перед другом, и она смотрела на него из-за волос своих, как из-за ширмы. Её груди раздвигали этот поток, и он касался губами этих розовых глаз её тела… и немел. А она гладила его волосы и шептала :

– То- о- нка…

И текла вокруг них вода Леты, вода Времени, вода Лета. Они стояли под этим потоком и замирали под его холодными струями.

«… – Д о т е х п о р, п о к а л ю д и б у д у т л ю б и т ь д р у г д р у г а… к л я н у с ь т е б е …»

Он сказал это или показалось, что сказал?

– А знаешь, Тонка, всего две недели назад я целовалась с другим…

– !?

– Я ведь не знала, что встречу тебя …Тебя не было на этой земле! Понимаешь!? Даже в моих мыслях. Ты – как воробей, свалился на голову…

– Кто он?

– Его зовут Мишка. Он хороший. Мы познакомились в Минске в Доме Кино. Ходили компанией на « Сталкера». Он пошёл провожать меня… Сто лет до этого его знала, а тут почему-то поцеловались.

– Что же теперь?

– Теперь есть ты!.. Я не знаю, – она закрыла лицо руками, – я здесь даже не вспомнила о нём ни разу…

– А когда вернёшься в Минск, опять будешь встречаться с ним… и целоваться?

– Я не знаю…

– А я? Я ведь есть теперь! Или исчезну? Останусь маленькой тёплой точкой в памяти: нажмёшь – будет приятно – даже если и не вспомнишь…

– Это зло… Я – не такая. Не говори так!

– Я один знаю, какая ты!

– Между нами и не было ничего – только тот поцелуй… Я ему скажу, он поймёт.

– Ему будет больно…

– А тебе?.. Всегда кому-то больно… Я тебя увижу после Друскининкая?!

– А ты захочешь меня увидеть?

– Я даже не представляю, как мы расстанемся!.. Со мной никогда так не было. Вседа было легко, просто и приятно, никогда ничего внутри не болело. Какая-то волшебная приятная боль… Словно появилась ещё одна я… и, знаешь, она лучше! Она не может жить без тебя!

– И ты меня не забудешь?.. курортный роман..

– Я объясню ему… и не буду больше целоваться. Может, ему и не будет больно…

6

Скрипач играет самозабвенно.

Он уселся у обрыва на длинные и узловатые корни огромной сосны, которые образуют подобие кресла. Она словно держит его на ладони и шевелит пальцами. Создаётся впечатление: оторви его от этих корней – и он перестанет играть, не сможет!

Это – молодой еврей. Спутать невозможно. В смокинге. Его длинные курчавые каштановые волосы треплет ветер, помогая ему играть. На макушке проглядывает лысина. Глаза закрыты, хотя сбоку стоит пюпитр с нотными листами. Правда, ветер разбросал их по земле рядом. Но одна пожилая пара подобрала и бережно держит в руках, ожидая, когда он закончит играть.

Внизу бурлит и пенится мутная вода Немана.

Милка стоит, прижавшись спиной к Тонке, иногда задирая голову, чтобы посмотреть на него. Он прижимает покрепче её к себе за талию.