Николай Матвеев - 3

– Да, – ответил я, придя в некоторое замешательство.

– Привет! Я – Мортен, я капитан этого корабля, я наполовину русский! Если тебе удобно, можем общаться на русском. – Капитан подошёл ко мне и обнял. Я смешался ещё больше.

Сначала я купил себе какие попало резцы, FIT, по-моему, я вырезал ими, наверное, пять китов, я резал и сдирал кожу с пальцев, бывало портил заготовку, или почти что готового кита, думая, что руки у меня растут из совершенно неправильного места, уже успел упасть оставшимся наверно даже, встрепенувшимся было, духом. Но после, я прочитал что плохой инструмент, он хуже, чем плохие руки, он уничтожает мысль, уничтожает желание, стремление, всё убивает плохой инструмент в руках. Тогда я купил себе набор Robert Sorby, и руки сами начали летать по материалу, я сразу же испробовал их на буке, вырезал брелок в виде кота, получилось просто здорово! Причём, могу сказать это и сейчас. Спустя ещё десяток китов, я заказал себе резцы Narex, с тех пор моим рукам покоя нет и нет почти порезов, ран, а те, что есть, те точно из-за кривизны моих рук, или мыслей. Когда я создаю китов, я думаю о тебе. Как ты сейчас, считаешь ли остатки дней до тысячи, в обратном порядке, слушаешь ли музыку сейчас, какие песни тебе нравятся теперь, всё те же, или что-нибудь иное, другое, жёсткое, красивое, лиричное, а может быть, ты перестала слушать песни, всю эту дребедень, до, фа, ми, соль… Я думаю во что же ты теперь одета, какие вещи любишь ты, какая мода, я фантазирую про обувь на твоих красивых ножках, я выбираю для тебя бельё, я поправляю шаль на твоей шее, я режу палец и смотрю на кровь, я слизываю капли, чтобы не упали на пол, чтоб не забрызгали китов. А после чай и дрожь в руках, и долго-долго взгляд блуждает сквозь открытое окно, с небес срывая звёзды, стирая глупую луны ухмылку, воздухом в лёгкие, кислородом в мозги, не пробить стену тысячи китов, глушить вопросы и на них ответы… Главное, чтоб не кончался в этом мире чёрный чай.

И море было серым и спокойным, наш «Køye» шёл вдоль берега, вздымая небольшие волны, и с неба падал мелкий дождь, а тучи угрожали чем-то большим. Мортен снова молчал, он сосредоточенно смотрел в окно и крутил штурвал, я слышал звук мотора, работал он ровно и красиво, Мортен успел мне рассказать, что совсем недавно он чинил мотор вместе с Коли. Кстати, Коли – механик, он как раз сейчас был в машинном отделении. Коли, он забавный, молчаливый парень, ему наверняка нет ещё и тридцати, его руки черны от масла, его щёки все в царапинах от бритвы, в его ушах по две серьги, а в глазах какая-то вселенная, не меньше. Он редко что-то говорит, но если прислушаться, то можно слышать, как он что-то постоянно шепчет, он разговаривает, видно сам с собой, или с вселенной. Ещё он постоянно обо что-то спотыкается или бьётся головой, или плечами, при этом бормоча, наверно, посылая неведомо кому, проклятья. А Мортен при этом улыбается доброю улыбкой, глядя вслед Коли.

И я вдыхал холодный воздух моря, я закрывал глаза, я предвкушал встречу с китом, хотя и понимал, что вероятность встретить Синего кита в мировом океане ничтожно мала, наверное, даже меньше, чем вероятность быть убитым чёртовым метеоритом. Мы так стремимся встретить кого-то на Земле, но всегда будем раньше раздавлены космосом, его чёрным безмолвием вечности.

А Мортен раз в полчаса глотал из маленькой и плоской бутылки, что-то, янтарного цвета. Я не пил, чему он очень удивился, он считал, что все русские непременно пьют, причём пьют много, особенно в море. Я не стал его переубеждать, потому что не знал и сам, быть может, это так и есть, я же могу отвечать лишь только за себя. Я перестал пить хоть что-то, что содержит алкоголь, когда уволился с работы, тогда мне это стало не нужно вообще. Был даже забавный случай, спустя где-то полтора года, жарким летом, я решил купить себе бутылочку кваса, выпил пару глотков и вдруг почувствовал, будто осушил уже бутылку пива, я пришёл к китам и смотрел на них, стоящих на своих местах, таких… деревянных. Таких, как я – болванчик, шаркающий по жизни, без конца и без начала, вытесанный, словно деревянный Голем, не отшлифованный, а просто вышвырнутый в мир, с занозами, задирами в душе, с неверно вытесанной кем-то мне судьбой. Вот таким дурачком я себе показался. Больше я не пил даже квас.

Мортен был сосредоточен, дождь кончился, но поднялись небольшие волны, судно качало вверх-вниз, и Мортен что-то бурчал себе под нос, закурив какую-то страшно вонючую гадость.

– Что значит, что вы на половину русский? – Спросил я капитана, морщась от запаха.

– Мой отец был русским моряком, он воевал с немцами, его корабль потопили недалеко от Бергена, и он едва спасся, доплыл до берега, в пяти километрах от города, там его подобрал рыбак, а у того рыбака была дочь.

– Ваша мама? – зачем-то встрял я.

– Нет, она тогда была слишком молода, чтобы быть моей мамой, но зато она совершенно замечательно умела торговать. Она ездила с двоюродным братом в Берген, продавать рыбу и всегда привозила больше денег, чем ожидал отец. Однажды с ней приехала красивая иностранка и долго о чём-то говорила с рыбаком. Во время их беседы, мой будущий отец колол на дворе дрова и, моя будущая мать, то и дело глядела в окно, заглядываясь на человека с топором. Перед отъездом она попросила с ним встречи. Уехала она уже после заката, а через неделю она вернулась и попросила моего будущего отца уехать с ней. Вот так примерно.

– Это было во время войны?

– Да.

– То есть, вам сейчас примерно семьдесят лет?

– Это была другая война, а мне сейчас примерно восемьдесят.

– Отлично выглядите для своих лет! – Я действительно был поражён, я бы дал ему на вид не более шестидесяти.

– Это всё море, оно любит тех, кто любит его, – ответил Мортен, глядя в волнующуюся даль. – Смотри! Это не твой?

Он поднял руку и указал за окно. Я вскочил и выбежал на палубу. То, что я увидел, было потрясающе! Вода вздымалась серым пузырём, затем стекала, обнажая красивую, сверкающую кожу кита! И после бил фонтан воды с шипением починенного крана в кухне. И после кит выныривал почти что целиком, чуть не плашмя валился в воду и плавно, только над водою появлялся полосатый хвост, и грациозно описав дугу, он уходил под воду, оставляя лишь круги да пузыри. Я был захвачен, словно лётчик, такое зрелище не отпустит тебя сразу, если вообще когда-нибудь отпустит. Спустя минуту или две, здесь время встало, чтоб тоже посмотреть на красоту, чтоб видеть этого кита, он снова появился из воды, он всплыл совсем рядом с нашим судном, которое сбавило ход почти до нуля. И мне так захотелось погладить кита, что я протянул к нему руку, чуть не выпав за борт. Меня схватил Мортен, он улыбался во весь свой восьмидесятилетний рот, лишённый, как теперь я видел, почти что всех зубов. И в третий раз кит показался над водой, уже вдали, уже за пару сотен метров и, как мне показалось, нарочно долго он находился над водой, а после медленно ушёл под воду, всплеснув хвостом морские брызги, наверное, махал мне на прощание хвостом. Я хочу так думать. И это было так.