Сергей Данилов - Доктор Трупичкина

– Ольга Васильевна, вы ещё не сдали билеты в театр? Нас отпустили раньше времени…

Сказал громко, чтобы все слышали. Ольга Васильевна аж застеснялась, беспомощно поникла:

– Сдала.

Но сегодня Игоря Николаевича и это обстоятельство не смутило. Он взял её нежно под руку.

– А знаете, наверное, в кассе не всё продано, давайте сходим, развеемся?

И хотя Ольга Васильевна не была готова на данный момент к такому срочному походу в театр, без раздумий согласно кивнула. В её жизни произошёл долгожданный поворот. Какое поистине счастливое окончание рабочего дня при ужасающе траурном начале! А что пережила за прошлую бесконечную ночь – уму непостижимо: тысячу, миллион раз пожалела про эту глупость с билетами, и, казалось, всё кончено навсегда, трогательные нежные чувства её безвозвратно сгорели, обратившись в сухой хладный пепел стыда перед сотрудницами и самой собой. Зато сейчас вдруг настало неожиданное светлое пробуждение!

Как чудесна бывает жизнь человеческая… Ровно бы ни с чего, раз!!! – и осияет всё кругом… и день сияет… и два, а иногда целых три дня подряд.

Она подарила Игорю Николаевичу влюбленный взгляд уже никого не стесняясь, именно тот самый, особенный, от которого у нормального мужчины дыхание перехватывает минут на пять, ну, а у не вполне нормального начинается нервный тик на левом глазу, так это не к окулисту следует обращаться, с этим извольте к невропатологу пройти, пожалуйста! Двенадцатый кабинет, с двух до пяти! Эй, куда? А карточку забыли?

На второй день к обеду, узнав, что пациента из одноместной элитной палаты до сих пор никто не навестил, не позвонил ни лечащему врачу, ни ей, ни главврачу больницы, даже с шофером не доставили в кабинет коробку с вином, цветами, копчёной колбасой, конфетами и баночкой икры, Панацея сообразила, что пришелец надул их самым, что ни на есть наглым образом. И приказала немедленно выкинуть прохиндея вон, в обычную палату на восемь человек. Медбрат-студент отвез Дениса в общую мужскую палату, где помог переползти на свободную койку. В последний момент переселенец воспротивился:

– Простыня смята, кто-то на ней спал.

– Что вы говорите, больной, – Трупичкина слово «больной» произносит как «недоразвитый». – Кровать свободная стоит, значит, белье постелено чистое, его сразу после выписки меняют.

Денис собственным здоровым глазом видел, что простыня вся в мелких складочках от спавшего на ней тела, но возражать лечащему врачу, находясь в её епархии, не посмел, лёг и закрылся от злобного взгляда одеялом. Когда медперсонал покинул палату, сосед Володька, парень лет двадцати пяти, сказал:

– Это медбрат ночевал.

– Да уж само собой не сестра, – развеселился незрячий Саня в чёрных очках. – Рисково им здесь, в мужской палате, отсыпаться. Они в женских дрыхнут, когда места свободные есть.

– Нет, женщина, – не согласился Денис. – Подушка женскими духами пахнет.

– Чёрт, – возмутился Саня. – Как это я проморгал? Вообще-то у меня обоняние на духи не очень работает, зато слух отличный.

– Она не храпела, ты и проспал, пока за Трупичкиной подглядывал. Саня у нас в Трупичкину влюблён, – пояснил Денису рослый человек, которого все называли Машинистом. – Ему сны про неё чудные снятся, а он нам рассказывает. Радует народ.

Лежать в общей палате много веселее, чем в элитной. Народу полно, все друг с другом разговаривают, обмениваются информацией. Самый-самый старожил – слепой Саня, крепкий коренастый человек в чёрных очках, лет тридцати пяти, который не видит ничего, ни вдали, ни вблизи, даже света, и живёт, погруженным в непроглядную тьму и утро, и день, и вечер, следуя больничному распорядку.

Саня ослеп восемь лет назад на стройке, где работал маляром: нёс по лестнице ведра с только что погашенной горячей известью, оступился, упал навзничь и вылил известь на себя. После прошёл десятки больниц, где сделали ему около сорока операций на выжженных глазах, отчего бельма покрыты многослойными шрамами, имели вид страшно ужасный, даже спать приспособился в чёрных очках, чтобы не пугать спросонок зрячую жену. Кто и где только его ни оперировал! Всё без толку. В конце концов доктора махнули рукой: что сгорит от щёлочи – то уж не увидит! От кислоты и то легче спасать.

А он продолжал страстно мечтать хоть краешком глаза свет ощутить, чашку разглядеть с ложкой, хоть бы слегка. Одна матушка Лебёдушкина не брезговала препарировать Саню снова и снова, ничего, впрочем, не обещая. Исключительно эксперимента ради, оттачивая своё мастерство, а впоследствии Трупичкиной отдала учиться резать. Вот ей-то, Ромуальдовне, и довелось сотворить истинное чудо.

На одной из операций, неизвестно какой по счету, Ромуальдовной уже вполне самостоятельно проводимой, забыла она поставить больному обезболивающий укол, размечталась, видно, о своём, девичьем, в результате чего Саня полтора часа терпел, сжав зубы так, что один коренник не выдержал натиска, треснул пополам, но в шок не впал, выдюжил, ибо здоровьем обладал отменным. Зато с тех пор начал видеть сны волшебно-яркие, интересные, сюрреальные, в обычной жизни сроду такого не бывает, чего во сне замечательном приснится. Ровно по-новой зрение ему даровалось из рук Ромуальдовны, только не дневное – обыкновенное, а ночное – сказочное.

Мужики в палате не раз шутили, как расскажет, бывало, им с утра Саня свой очередной сон, что де Трупичкина его той операцией в рыцари свои произвела, как английская королева, ибо всё от неё человек претерпел молчком, ни слова не вымолвил, ни криком не вскрикнул, и никуда жаловаться не пошёл. Вернее будет сказать, – уточняли иные умники со средним образованием, —не в рыцари, а прямо в русские князья, которым в Орде, за не вовремя или не полностью привезённую дань тоже глаза выкалывали. Но князюшкам-страдальцам за землю Русскую там быстро делали. Кольнет палач ножичком булатным в глазоньки ясные по приказу хана ордынского, и вытекут те наземь. После мучений сих православная церковь, опять же, князюшку в святые мученики произведёт, ангелоподобные, в то время как Саню целых полтора часа врачиха резала неторопливо, мурлыча под нос песенку: «А не шоферы мы, не плотники – да, но сожалений горьких нет!», зато и награда выпала из рук Ромуальдовны особенная, не сравнить с церковной, как-никак при жизни даровалась. Телевизор покупать незачем: спи и смотри! Каждую ночь, без перерывов на частую профилактику показывают ему всё новые и новые замечательные фильмы-сказки.

Жизнь настала – умирать не надо! Тем более, что на государственном больничном питании Саня пребывает совершенно бесплатно неделю за неделей, уход тоже казённый, постельное бельё меняют, а дома, в довершение ко всем радостям, пенсия инвалидная потихоньку капает в помощь жене и детям. Раньше не видел ни днём, ни ночью. Существовал в полном и безнадежном мраке. Теперь хоть ночью светло, как днём делается.