О. Пильникова - Красный Яр. Это моя земля. Литературный путеводитель

– Извините, это невозможно, – странно сухо, даже зло ответил Юрий.

– Невозможно? – оторопела я.

– Невозможно. Мидори нет.

Меня будто с размаху ударили по лицу. Как нет?

– Как нет?

– Мидори ушла от нас два года назад. Утонула, – отрезал голос в трубке и умолк.

Замолчала и я.

– Извините, я не знала. Тетя Валя так много говорила о девочке, но этого не сказала. Показывала ее фото в Сети, я думала, это свежие. Извините, я… это страшно бестактно.

– Нет, вы не виноваты, – Юрий говорил тише прежнего, так люди говорят в никуда, – тетя Валя не знает. Мы не стали ей сообщать. Наша дочь ей родная, она… она бы не справилась. Мы с Юной так решили. Мы иногда делали фотки, просили племянницу позировать, что-то писали от имени Мидори. – Юрий замолчал, ожидая моей реакции. – Вы осуждаете нас, понимаю. Мы поступили безответственно, да, но причинить Вале такую боль, когда она так далеко, для нас непосильно.

– Не осуждаю, – выдавила я, почувствовав через тысячи километров горе незнакомой мне, в общем, семьи. Казалось, я так много о них знала, оказалось – ничего. Тетя Валя? Как быть с ней?

В ответ на беззвучный вопрос ожила трубка:

– Алло? Если вы не сочтете нас сумасшедшими, мы с Юной могли бы…

…В БСМП 8 8 Больница скорой медицинской помощи всегда полно народу, но тетю Валю по большой ли народной любви или по просьбе японского коллеги разместили в почти отдельную палату. Узкая неуютная комната рассчитана на двух пациентов, но сегодня вечером соседская кровать пустовала: невообразимый простой в местном конвейере. Тетя Валя лежала на боку, подложив ладони под щеку. Обыкновенно радостное лицо пожилой женщины съежилось, заострилось, казенная грязно-белая наволочка, казалось, въелась в ставшие заметно глубже морщины. Валентины стало меньше – ее тело терялось в коконе из покрывал, ее души больше не хватало ни на кого вокруг, едва ли хватало на саму себя. Когда я вошла в комнату, заметили меня ее глаза – нашли, узнали, потеплели. Собралась с силами, улыбнулась – неуверенно примеряя, пробуя улыбку на вкус. Дежурно поговорили о больнице, врачах, еде. Сначала отвечала нехотя, потом, тьфу-тьфу, разошлась. Непривычно медленно подбирая слова, рассказала о соседке, которую утром сослали в общую палату, о том, что главврач цветы приволок (всей семьей за ее приключениями следят), о том, что надо в визовый центр позвонить, узнать, что там японское консульство. Спросила про Андрюшу (жив-здоров, воспитывает мою дочь). Про Юру и Юну я рассказала сама. Призналась, что донесла о ее плохом самочувствии. Тетя Валя неодобрительно нахмурилась, не в ее вкусе жаловаться. Пора было приступить к главному.

В проход между кроватями втиснула стул, на него установила ноутбук. Пока возилась с настройками вайфая, искала в палате место, где уверенно берет сигнал, тетя Валя прихорашивалась на своей постели: расчесала волосы, расправила халат, подняла выше подушки (буду сидеть, не хочу кулем валяться). Я пристроилась с краю – убедиться, что скайп работает без помех. Нажала видеовызов.

Ответили сразу, стоило сигналу слететь со спутника на острова. Сначала неразборчивый голос, потом картинка. Встроенная камера с привычным для скайпа низким разрешением высветила трех человек: стройную женщину с точеным азиатским лицом, тощего парня канонической «профессорской» внешности в тонких очках-стеклышках и худенькую черноволосую девчушку с двумя высокими хвостами и тоже в очках, в детских, в толстой синей оправе. Девочка обнимала большую красную машину.

– Варя-сан! – закричала девочка в кадре и, наверное, запрыгала. – Ва-ва-ва-варя-сан!

Скайп показывал фигуры по пояс – взрослые сидели за столом, девочка с машиной сначала стояла рядом, потом ускакала на задний план. Она постоянно двигалась, пританцовывая с необычной для десятилетки, очевидно, любимой игрушкой. Взрослые в кадре смеялись и безуспешно просили ребенка угомониться.

– Здравствуй, Варя-сан, – помахала в камеру Юна, когда «дочь» исчезла из кадра, – пусть идет в комнату к урокам готовиться. Расскажи, как ты…

Я тихо вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.

Утром тети Вали не стало.

Андрюша живет с нами.

Мы сидим с бабушкой на кухне. Она маленькая, как птичка, с тонкими костями – кажется, обнимешь и переломаешь. Ей почти девяносто, глаза загораются и становятся молодыми, когда она вспоминает комсомольскую стройку. Достает фотографии и показывает – вот она на лыжах, на Столбах, вот запуск первого, второго агрегатов, вот ее выписали из роддома с сыном – сверток с ребенком закутан в пуховые платки. Я стою на высоком берегу Енисея, смотрю на монументальное сооружение Красноярской ГЭС, вижу историю.

На десятирублевой банкноте увековечена Красноярская ГЭС. Громадина на реке Енисей была мощнейшей в мире. Позже ее потеснила американская, а потом Саяно-Шушенская ГЭС.

Крсноярская ГЭС:

Дивногорск, ул. Дивногорск, 1

Дорогая Лида, у меня большая новость. Мы сегодня стояли с Соней в коридоре родного института, держались за руки, очень нервничали. Лето, жара, все окна открыты настежь. Комиссия нашего факультета гидротехники вызывала по одному. Мы же еще со школы договорились поступать в один институт, а потом вместе работать и теперь очень боялись, что нас распределят на разные стройки. Соня чуть не плакала, утыкалась мне лбом в плечо. Я держала ее за руку крепко, откинула косы на спину, гордо выпрямила спину, а когда вызвали меня по фамилии, зашла широким шагом в огромную аудиторию. Я с детства командир во всех отрядах, мне легко настоять, поспорить, ты знаешь, а Соня мягкая, застенчивая.

Комиссия была – шесть человек, я узнала только двоих с нашего факультета, остальные незнакомые, представители проектных институтов, смотрели мои оценки.

«Что ж вы, Орлова, до пятого курса учились на одни пятерки и четверки, а за диплом получили „удовлетворительно“? Расслабились, нехорошо. Какая у вас тема диплома?» – спросили. Я стояла ни жива ни мертва. Сказала: «Выбрала широкую тему, надо было сузить, а то не удалось охватить все». Комиссия покивала. «Предлагаем вам Московский проектный институт», – сказали. Я отвечала: «Хочу на Красноярскую ГЭС!» Вот где настоящая работа, вот где настоящая жизнь. Комиссия удивилась. Я вышла, Соня смотрела на меня испуганно и ждала. Я сказала: «Не распределили». Она выдохнула, и ее вызвали следующей. У нее было то же самое: в Красноярск, говорят, мест у них нет. Все уже получили свои назначения, и мы остались с Соней в коридоре одни, стояли около дверей, понимали, что решалась наша судьба.