Анна Блажкова - По наследству

– Руки мыть надо чаще, – сказала, как нитку оборвала, Саша.

Гора капустной соломки помещена в эмалированный таз, морковные и свекольные соломки – по мискам, в холодильнике теснились пакеты нарезок колбасы и сыра. Саша устало перемещалась по комнате, за вечер ставшей похожей на столовскую подсобку: на подоконниках заняли место стопы тарелок, стаканы, рюмки, ложки, на небольшом столике и тумбочке красовались вазы, посверкивая конфетными обертками, как кошачьи глаза ночью. Тазы, выстланные полотенцами – один с пирожками, второй с нарезанным хлебом пришлось поставить на пол.

«Что еще? – вяло, спросила сама себя Саша. – А-а-а, салфетки, солонки…», – она присела на стул и стала мудрить, как покрасивее вставить салфетки в высокие стаканы.

Традицию поминок она не понимала: если умер дорогой тебе человек, то мыслей о еде не может возникать, а если человек тебе так-сяк, то важно проститься с ним, и опять же причем еда? Вот народная пошлость – обед после вида и запаха покойника.

День похорон начался нехорошо. Примчался дед Валентин и выпалил:

– Маню ограбили!

Саша сразу сумела широко раскрыть глаза, до этого момента неподдающиеся от недосыпаний.

– Ограбили? – переспросила она.

– В землянке вывернули замок.

– Проклятые карьерцы! Прознали, что баба Маня умерла и быстрее воровать… – негодовала на ходу Саша.

При осмотре не обнаружили самовара и кое-каких кастрюль, исчезла картошка, лук и несколько банок с крупами и топленым маргарином. Дед принялся чинить дверь, Саша с чувствами, оскверненными грязным мародерством, ушла ставить столы.

Она собиралась провести поминки на улице. Страшный ветер утихомирился вскоре после дезинфекции, и погода снова решила стать ласковой. Пришла бабы Манина родня. Саша «с комфортом» устроила родственников на автобусный диван и кресла, когда-то привезенные из гаража отцом, на улице недалеко от столов. Братья с женами, сестра из Ростова со свахой и дочерью Ниной, конечно, Кира – соседка деда Валентина, кряхтя, уселись на списанную автобусную мебель. Одевшиеся потеплее, они были похожи на пингвинов. Нюся, не любившая Сашину мать и недолюбливающая умершую сваху Маню, очень уважала всех их родственников и была всегда им рада. Поговорили о пользе внезапной смерти. Почти каждый пожаловался на свое здоровье, а Нина рассказала недавний сон, как она увидела веселую тетю Машу, продававшую какие-то вещи на базаре.

Анатолий поджидал за калиткой, которую раскрыли настежь, автобус, и Саша заметила, как к нему подошел Тарзан. Глядя на Тарзана, возникал вопрос: а был ли он когда-нибудь нормальным человеком? Алкоголик, неряха, с нечесаными, пышными, наполовину седыми волосами, в которых, говорят, водились вши, спрашивал что-то у Анатолия. «Т-а-а-а-к, карьерская разведка», – подумала она и подошла к калитке.

– Саш, ты сварила борщ? – мягко и в то же время нагловато спросил Анатолий.

– Сейчас, разорвусь пополам, – начала тоном, не нацеленным на добро, дочь. – Только картошка закипает, – она так посмотрела на Тарзана, что он стал потихоньку отступать.

– Шо там такое? – спросила Нюся у вернувшейся внучки.

– Тарзан уже явился, борща захотел.

– Господи, какие люди наглые, еще не схоронили, а они уже за борщом идуть. А кто он этот Тарзан? – вмешалась сестра покойницы Анна.

– Тю! Да алкаш. В карьере, прямо на спуске живеть. Как раз через тропинку Манин сосед был, – уточнила Кира.

– Мы сейчас шли мимо и решили зайти на Манино подворье, заглянула я в карьер, боже мой – не узнать, одни руины. А Вера глухая живая? – поинтересовалась Анна у Нюси.

– Жива…

– А Таня цыганка?

– Давно умэ́рла.

– А сын ее Вовка?

– Той ще ра́ньче умэ́р.

– Кто же в хате ее теперь? У нее и кухня хорошая, и вода проведена.

– Яки́сь цыгане. У их девочка – калечка, у го́роди побырается, уто́ за нэ́ю и живуть.

Чтобы подвести итог карьерской теме, Саша напомнила вчерашний день:

– Вынести бабу Маню было некому. Ни одна гадюка не выползла. Не знали – не ведали. Однако ночью за этой несчастной картошкой пришли, а теперь борщом интересуются. Жрите, что украли, – и, глядя на проходящего мимо отца, она пригрозила:

– Чтобы ни одной рожи из карьера не было!

– Ну хватить, хватить… Успокойся, – ласково сказала добрая баба Аня из Ростова.

Вскоре подъехал автобус, все встали и медленно пошли к нему.

– Сашенька, а Маню привезем проститься с домом? – полюбопытствовала баба Аня.

– Да какое уж прощание? Нельзя ее трясти, быстрее бы похоронить.

Из соседей в автобус сел только Валек в измятом костюме и в пожмаканной белой рубашке. Уехали.

Саша закрыла калитку и поспешила в свой коридор доваривать борщ. Нюся сидела на диване нахохлившаяся, опираясь на свою алюминиевую трость. Пришла Ольга, в фартуке и с ножом:

– Может нарезку сделать?

– О-ля, всё давно нарезано, – любовно ёрничая, пропела подруга, давай начнем ставить тарелки, вазочки, а когда приедут, поможешь подавать горячее.

Гоша с утра метался от морга к кладбищу. На кладбище требовали свидетельство о смерти. Морговский санитар – вежливый парень с глазами маньяка, просил подождать судмедэксперта. Гоша засел в машину, поднял окно, потому что ветерок подхватывал воздух из вытяжки и разбавлял им осенний зефир в приличном квадрате. Здание морга входило в комплекс построек городской больницы. Прямо в центре стояло, да только мало было проложено мимо него тропинок; весь больничный двор ими изрезан, а к моргу только одна асфальтовая дорога. Не встретишь в округе ни санитарку с ведром, ни гуляющих больных. Но вот скачут каблучковыми походками несколько практиканток из медучилища, смеясь чему-то своему. Они смело заходят в помещение, но через секунду с визгом, фуканьем, и, отплевываясь, выбегают на улицу. Запах.

Подъехал темно-зеленый фольксваген с надутым, как у бройлера задом, из него вышел аккуратный мужчина и повернул за угол морга, где была дверь с табличкой «судмедэксперт». Вскоре выглянул санитар, кивком указывая, что надо идти за угол.

– Вы хотите забирать? – прикрывая традиционное бюрократство деловитостью, спросил доктор.

– Да. Уже с минуты на минуту приедет катафалк.

– Из лаборатории еще нет данных, – доктор склонил голову в притворном сочувствии.

– Я понимаю, но мы не можем больше ждать. Нельзя ли ускорить дело? Я заплачу’.

После магии последнего слова, доктор снял трубку телефона и подбавил душевности в тон. На его бодрую просьбу что-то промяукали в ответ.

– Минутку, – сказал он, вынул из сейфа бланк, быстро написал что следует, артистично заверил его и любезно поднес Гоше.

– Что я вам должен?

– Три тысячи, – уверяя глазами, что это совсем пустяковая сумма, сказал судмед.