Василий Тресков - Досрочник

Просыпается он утром, и никаких надежд голове. Телефон молчит, никто им не интересуется, и он, вроде, бы, уже совсем не нужен в этой жизни. Без него троллейбусы ходят и отходы утилизируют.

Ходит он, как призрак, по ведомственной поликлинике и анализы сдает по три раза на дню. В мэрию его не пускают, он теперь посторонний. Бывшие коллеги мимо проходят не замечают.

– Куда же деваться, думает, если каждый день, как телесериалы в телевизоре, похожи один на другой. Ни понедельников, ни праздников, сплошное времяпровождение в пространстве. Утром – сосиски с горошком на завтрак. В полдень – суп перченный в столовой для ветеранов госслужбы. А на ужин – чай с пирожком в булочной-кондитерской, напротив дома.

Дачи у него не было, и он не любил эти земельно-огородные работы. Пробовал искать работу по объявлениям, где продавцы и курьеры требовались, но не старше двадцати лет. Даже там он оказался не нужен.

– Так, зачем вообще просыпаться, думает, если никому я не нужен, и все, то же самое завтра повторится, без всяких надежд на лучшее.

А тут, еще зубы стали сыпаться, и ногу сводить при ходьбе. Если положат в больницу в шестиместную палату и одним туалетом на весь этаж, то, и вовсе никаких светлых надежд на будущее, одна тоска с капельницей и клистиром на ночь, для очищения желудка. Не жизнь, а коптильное существование, или как ему сказали в пенсионном фонде, «дожитие, оплачиваемое государством».

– Зачем доживаться, думает, деньги у пенсионного фонда проедать. Вот, если отправили меня на пенсию досрочно, может быть, и похоронят досрочно, как льготника и ветерана госслужбы. Без очереди и суеты, сам себе место для могилки выберу, а то жди, когда тебя похоронят.

Жена, которая от него еще в молодые годы ушла, уже и забыла о его существовании, живет где-то за границей, и даже открытки перестала слать «с новым годом». Так, что надеяться не на кого, и потому пришел на кладбище, в правление, чтобы оформить досрочно свои похороны, живьем захорониться, так сказать, на перспективу, чтобы доживать остаток жизни в могилке, никого не утруждая.

Но в правлении кладбищенском заблажили, вроде, не принято, без медицинской справки о смерти, да, и, в общем, не привычно так живьем человека хоронить, что либеральная печать скажет и правозащитники.

– Нужны справки, характеристики нужны с прежнего места работы. Да и в обще это блажь. Здесь срочников хоронить не успеваем, мест нет. А тут вы со своими экзотическими просьбами. Идите с ними в Гаагский суд жалуйтесь…, – отмахнулся от него суровый директор, с угрюмым взглядом на жизнь.

Но Бурматкин был настойчив, и, пообещав директору кладбища завещать ему свою квартирку в Серебряном бору, вроде, договорился.

– Так и быть, сделаем, сказал директор, смягчив свою угрюмость, пиши завещание, а справку мы тебе сделаем о смерти в платной клинике, там у меня зять работает, оформим, как надо.

И вновь появилась, вроде, какая-то надежда и смысл жизни. Бурматкин при деле, по городу ездит, справки собирает, завещание у нотариуса оформляет, место на кладбище подбирает, так, чтобы летом прохладно было, а зимой не очень ветрено. Его энергия рвалась, как бьющая канализация из прорванной трубы.

Вдруг видит объявление на остановке автобусной: «РЭУ № 7 объявляет конкурс на лучший девиз и эмблему спортивно-молодежного клуба. Победитель получит денежный приз и отправится на международный конкурс в Норвегию, на лучшую эмблему в мировом масштабе».

Бурматкин прочитал объявление вдоль и поперек, и, сорвав его для верности, чтобы другим конкурентам не досталось, приехал домой озадаченный. Тут же позвонил в Оргкомитет для уточнения. Ему все подтвердил звонкий девичий голос, который приятно взволновал его тело, как морской бриз в засуху.

– Возраст участников не ограничен, хоть, сто лет будет, – смеется девушка, лишь бы голова соображала и мозги шурупили.

Он уточнил имя девушки – ее звали Лиля. Новые надежды вспыхнули в его сердце. Юный голос стимулировал и возбуждал угасший оптимизм. Ему захотелось доказать девушке Лилии, что у него не только мозги работают, но, и кое-что, еще. И он засел за справочники, принялся сочинять эмблему и девиз молодежно-спортивного развлекательного центра. Эмблема у него вырисовывалась в виде розы и шпаги. А девиз, звучал свежо и оригинально:» В здоровом теле – здоровый дух». Очень ему показалось это мудрым, до чего, еще, никто кроме него не додумался. Все это направил по указанному адресу в Оргкомитет. И тут же позвонил Лилии, удостовериться, что получили ли они его заказное письмо.

– Получили, говорит весело Лиля, зарегистрировали, но итоги будем подводить через полгода.

У него появилась надежда на полгода. Он приостановил оформление завещаний и досрочных похорон. Жизнь наполнилась новыми надеждами, как пересохшее дерево живительными соками. Но ждать полгода, живя надеждой в одиночку, ему показалось не солидно. Он на следующий день, за счет пенсии, купил букет лилий и отправился к Лилии из Оргкомитета, знакомится лично. Он был уже наполовину в нее влюблен по переписке, за ее трогательную фразу, что возраст для нее не имеет значения, лишь бы мозги шурупили.

– Редкая женщина, таких упускать нельзя, – думал он, трясясь в трамвае с букетом лилий.

Петр Ховсюков, вместе с группой заговорщиков, украдкой занимался нравственностью. В подвалах и подворотнях, заброшенных сараях, прячась от посторонних глаз, они увлекались групповым чтением стихов классиков серебряного века, и хоровым пением духовных ораторий… Ховсюков стойко соблюдал порядочность, и был патологически предан девушке Пелагее, как хронический наркоман марихуане.

Он самоотверженно нарушал телевизионные заповеди жизни: не пил, не дрался, не занимался сексом с уличными девушками, не грабил банки и не участвовал в телевизионных конкурсах «секс без правил».

Петя замаскировался и ушел в подполье, как нелегал. Тайная жизнь его соратников была лишена секса и мата, они говорили в тишине, озираясь по сторонам, крамольные слова: «спасибо» и «пожалуйста».

Но чтобы не вызывать подозрение у окружающих, в повседневной жизни антисексуал – интеллектуал Ховсюков маскировался под «крутого казанову». Дабы, его не обличили в старомодной нравственности – носил в кармане вместо носового платка презерватив, пистолет «осу», и демонстративно бренчал ключами в присутствии девушек от «тачки за углом». Ругался матом через два слова, и грозился «замочить» любого. На словах он «крутил свой бизнес» с нефтяными акциями и «паленым бензином». И все его принимали за представителя среднего класса, персонажа из телесериалов.

Ни тачки, ни акций, не паленого бизнеса – у него не было. Он робко, но честно существовал в муниципальном архиве, хранил никому ненужные справки и постановления разных времен. Прячась от посторонних глаз, в библиотеке встречался с Пелагеей, замаскированной под шлюху. Там в тиши, среди пыли и книг – они постигали любовь из классической поэзии. Когда же выходили из подполья, то демонстрировали свои отношения показной сексухой. Чтобы никто ничего не подумал крамольного, они взасос, прилюдно, целовались в вагоне метро, при этом, Пелагея нараспашку раскрывала бедра с татуировкой.