Дмитрий Пименов - Гавриил. Только ветер

– Вот так, и дерьмом не воняешь, подожди, один штрих. – тут он достал маленький флакончик из кармана пиджака – духи, которыми мальчик терпеть не мог. Чего-чего, но духи – это не по его вкусу. Для Гавриила духи были такими же невыносимыми, как котлетка, болтающаяся под мошонкой и обдающая явно не благовонием первоклашку.

– Вот. Как-будто и принц Элдьский. – произнес шепотом мистер добрый Яков.

Мальчику не было известно, кто такой принц Эльдский. Все, что он знал, так это, что отца больше нет, домой не вернуться и что, скорее всего, долго жить ему не придется, так что можно и потерпеть эти противные духи. Но он ошибался. К счастью.

Мистер Яков вывел мальчика из дома, на вымощенной дорожке стоял автомобиль. Дверь мальчику открыл водитель: белые перчатки, черный смокинг. «Да что тут творится» – пришло в голову Гавриилу.

Они ехали около двадцати минут. Стекло дверцы было опущено. Мальчик наблюдал за красивейшим пейзажем, который и видел только на фотографиях да в фильмах: горы, горная дорога, ни одного камешка на обочине, все идеально чисто, особенно река, которая встретилась уже на подъезде к высокому серому зданию. Здание окружали сотни арочных амбаров, не меньше было и, как само здание, серых гаражей, вся территория окружена клеткой высотой в десять метров, так же на уровне глаз находились, в расстоянии друга от друга, желтые ромбовидные таблички, украшенные красным орнаментом, такого же цвета молнией и надписью «Высокое напряжение».

Здесь опять же расположился контрольный пункт аля покажите-документы-но-в-общем-то-нам-это-не-надо. Водитель поговорил с охранником, что-то ему подал, тот посмотрел, вернул обратно, после чего махнул рукой, повернув голову влево. Ворота открылись и машина тронулась дальше по серой дорожке. «Здесь почти так же, как дома, только у папы нет такого дурацкого пальто, как у этого мистера» – говорил про себя мальчик.

Водитель остановил автомобиль у подъезда так, что мальчик мог выйти прямо к дверям. Совсем, как принц Эльдский, неизвестный Гавриилу. Дверь также открыл водитель, входную дверь открыл мистер добрый. Мальчик вошел и увидил что-то похожее на вестибюль. «Здравствуйте, мы регистрируем похищенным мальчиков» – сказал себе Гавр.

– Здравствуй, Катрин, ОН уже на месте? – обратился мистер добрый к девушке за стойкой.

– Да. Все готово, – ответила ему девушка. – Господи, он такой милаш, ну не душка ли?

– Вы тоже были бы душкой, если бы помогли мне избавиться от всех этих добрых людей и добраться домой, – вставил мальчик. – Но вы все равно мне нравитесь.

И немудрено: Гавриилу очень нравились комплименты. Такой маленький, а уже тщеславный и самовлюбленный. Но это не точно.

Вся суета говорила о том, что здесь работа просто кипит. То ли офис, то ли отель, то ли больница, как много «мистеров-костюмов» встретил в тот день мальчик. В одном месте!

Мистер Яков проводил мальчика к третьему из всех лифтов, что находились напротив стойки… или бара, ведь на стене позади Катрин находились и полки-шкафы с бутылками, и то был явно не лимонад. Мистер добрый нажал одну из двух располагавшихся кнопок на панели справа от двери лифта. Лифт позволил войти. Мистер добрый нажал кнопку с изображенной на ней стрелкой «вверх» и лифт тронулся. Соответственно вверх. Мальчику это не нравилось, ведь он очень не любил лифты, старался всячески их избегать, а все потому что его тошнило в таких поездках. Спустя некоторое время лифт остановился. Распахнулись двери, и пара вошла в квадратный коридор, площадью, по виду, не превышающую четырех метров. Мистер добрый подошел к двери, нажал кнопку «вызову», сказал, что мальчик прибыл. Что-то прозвенело, затем мистер открыл дверь, сначала пропустил Гавриила, потом и сам вошел. На диванчике, возле окна, сидел здоровый мужчина и пытался налить воды из кулера, которой было совсем на донышке.

– Яков, добрый день. Он уже ждет. – поприветствовал коллегу охранник дивана.

– Ага, умник. – будто Яков и сам этого не знал. Так что даже не удосужил охранника взглядом. Последний был явно расдосадован этим, да еще и проклятая вода кончилась!

Мистер добрый и мальчик прошли метров двадцать и повернули направо. Мальчик сначала поупирался, но Яков дал тому насладиться видом из окна, от которого Гавриил не отрывал глаз: горы, горы, снег на них и море позади. «О, мама, о, отец, что же будет впереди?» – подумал мальчик.

– Красиво, знаю, но нам действительно пора идти. И когда мы зайдем, то уже не получится быть таким доброжелательным, ОН не любит, когда мы пользуемся непрофессиональным языком. Очень не любит.

– А меня не убьют? – спросил мистера доброго мальчик.

– Нет. Не убьют. Это точно – ответил тот.

В полутьме, когда еще самые молодые петухи и не думали вставать (хотя вряд ли таковые здесь есть), когда блудливые подростки только-только возвращаются домой, чтобы разочаровать родителей своим непристойным видом, проснулся мужчина. Статный силуэт, согнувшись в сломанный бублик, сидел и дрожал всем телом, хватаясь за сердце правой рукой и ртом за воздух. Ему было страшно, он боялся смерти, внезапной – среди ночи в одиночестве. Труднее всего было закрыть глаза. Мгновение – онемели ноги, мгновение – похолодели руки, затем онемели. «Нужно лишь сосредоточиться. Собрать волю в кулак» – говорил шепотом силуэт. Ему все-таки удалось закрыть глаза.

Он представил себя маленьким, когда, спеша по грязной глинистой дороге, бежал домой. Рядом трусила большая собака.

– Давай, Мали, – задыхаясь кричал мальчик, – давай, догоняй. Хоп… – мальчик расстелился звездой лицом в грязь. Слышалось хныканье. Он поднял лицо, посмотрел на отца, сидящего на крыльце и, смеясь, кричал – Мали, так не честно! Папа, ты видел… – мальчик встал на колени, затем поднялся на ноги, он был грязным с головы до пят – хорошо, что мама не видит, – папа видел, что ты толкнул меня, Мали!

Обычный ребенок, может бы и не заплакал, но побоялся бы что-либо говорить в такой ситуации отцу – ведь каждый мальчик знал: ему сейчас влетит. Однако, у этого грязного мальчика был особенный отец – он не ругал его за грязную одежду или вдруг порванную обувь, если ребенку было весело. Этот отец знал, как развеселить сына: необычно, не эстетично, но со слезами от смеха. Он не боялся, что ребенок вырастет неряхой, не боялся, что ребенок заболеет. Потому что знал, что ребенок делал это, чтобы почувствовать жизнь, ведь это веселье никому не мешало. Потому что знал, что ребенок не заболеет, не потому что это был особенный ребенок (он таким не был), а потому что отец был особенным и мог вылечить от любых болезней.

Отец встал, сделал хмурую гримасу, оскалил зубы. И засмеялся во весь живот…