Иван Рубин - Мы, или Хроника одного сплава

– Случайно, ба…

С Костей мы действительно познакомились случайно. На «Куликовке». Ночью, сидя в компании у костра, среди всеобщего гула я краем уха уловил голос, наложенный на нехитрый гитарный аккомпанемент… Что-то в нём было, в том голосе, что-то, что заставило меня встать и пойти туда, откуда он доносился… Не сказать, что голос был идеален – сказывается Костино пристрастие к «Беломору», но была в нём неподдельная искренность и сила. Так мы и познакомились. Я просто подошел к костру и сел рядом с гитаристом и исполнителем в одном лице. Так и просидел до самого утра, а Костик всё пел…

– Стул доставлен! – рапортует Константин, вернувшись на кухню.

– Ставь его к столу! – распоряжается бабушка. – И садитесь, ребята. На первое суп рыбный. Ты, Костя, будешь такой есть?

– А как же?! – улыбается Костик, усаживаясь за стол. – Может, под горячее? – спрашивает у меня приглушенно.

– Ба, мы выпьем немного.

– Так и я с вами чуть-чуть, – кивает бабушка. – Сто грамм фронтовых, пожалуй, можно.

На Костином лице появляется вопрос.

– Ага, – подтверждаю я. – Бабушка у меня ветеран.

От моих слов Костя вздрагивает, как от удара током. Его только что сгорбленная спина мгновенно выпрямляется, плечи расправляются. Такое ощущение, что если бы на нём была рубаха, а не футболка, он потянулся бы пальцами к горлу, чтобы застегнуть верхнюю пуговицу.

– Ветеран? – спрашивает он растерянно.

– Да, – отвечает бабушка и, задумавшись на мгновение, добавляет: – С сорок второго по сорок пятый, как один день… Словно вчера было… – по лицу её пробегает едва заметная тень, руки вздрагивают, чуть не расплескав тарелку с супом. – Вот растяпа! – спохватывается она. – Ну, чего вы, ребята, ждёте?! Разливайте что ли? Выпьем за молодость! – улыбается всеми лучиками морщин.

Ни слова не говоря, Костя послушно поднимается с места, выходит из кухни и возвращается с бутылкой. Я выставляю на стол стопки.

– Ну, давайте… – произносит бабушка. – Мы своё пожили… Теперь главное – чтобы у вас всё было хорошо. За то и выпьем!

Сдвинув стопки, мы выпиваем. Закусываем вкуснейшей рыбной похлёбкой. Сколько ни пытался сам сварить такую – ничего не выходило, хоть и рецепт простейший. Вроде бы всё делаю, как положено, а вкус другой получается.

– М-м-м, – блаженно мычу я и тут же отправляю в рот вторую ложку.

– Вкусно! – констатирует Константин.

– Вот и хорошо, – улыбается бабушка. – Кушайте, ребята.

Мы кушаем. После рыбного супа переходим к котлетам с гречкой. Вроде бы куда проще, но сам тоже так не могу. И котлеты те же, и гречка… но нет. Одно слово – дом, всё тут лучше.

– Ещё по одной? – спрашивает Костя.

– Давай, – одобряю я.

– Меня обойдите, – говорит бабушка, прикрывая стопку ладонью. – Хватит. Что-то неважно себя чувствую.

Эти слова для меня, что ведро ледяной воды на голову. От начала приятного опьянения не остаётся и следа.

– Что с тобой, ба?

– Всю неделю в голове шумит что-то…

– Может, врача вызвать?

– Что ты… – грустно улыбается бабушка. – Возраст… Врач тут разве поможет…

– А лекарства? Может, лекарства нужны? Так я в аптеку схожу!

– Есть у меня всё. Пью таблетки. Да ты кушай, Иван, что ты на меня, старую, смотришь? Вы ребята молодые, вам есть надо. Вам жить надо. Ну-ка, Костя, наливай!

Костик наливает. В молчании мы выпиваем. Утерев губы, Костик отставляет стопку, долго и пристально смотрит на бабушку, спрашивает:

– Как же вы на фронт попали?

– Правду сказать? – отвечает она затвердевшим, как металл, голосом. Черты лица её, обычно мягкие, каменеют.

– Да, – выдыхает Костя, словно испугавшись той самой правды.

– Что ж… Ивану я уже говорила, скажу и тебе… Страшно… Страшно было. Может быть, вам не понять… Только два месяца в оккупации я побыла. Хватило вот так! – ладонью бабушка рубит по горлу. – Мальчика, одноклассника моего… – сжимает кулаки, – повесили… Мишу Когана. Сказал он что-то по глупости офицеру немецкому, а его прямо тут же взяли и на площади повесили. У меня на глазах. Видел, как вешают?

Костик судорожно сглатывает.

– Семнадцать лет ему было… семнадцать, – продолжает бабушка. – И сколько ещё их таких на столбах висело мальчиков… А девчонку, подругу мою, эс-эсовцы в соседнем с нашим бараке всем взводом насиловали. Так она кричала, что по всей округе слышно было. Посмотрела я на всё это и решила: лучше умереть со своими, чем сдохнуть под фашистами! И ушла. Мать плакала, не пускала, а я ушла… И ничего… может, потому и сижу сейчас с вами, что ушла…

– Спасибо вам… – поизносит Костик, потупив взгляд.– Спасибо… – он свинчивает пробку с бутылки, разливает водку. – За вас, бабушка! – говорит, стукнув своей сопкой о мою. – Живите! Очень нужно, чтобы вы жили! Вы нам очень нужны!

– Спасибо, – отвечает бабушка. – Спасибо, Костя. Жаль, что не все так считают. Сколько стариков бедствуют, сколько своими же детьми и внуками на улицу выброшены.

Костик мрачнеет, как грозовая туча. Не выпив, ставит стопку на стол.

– Есть такое… – говорит с болью в голосе. – Есть…

– Ты в окошко глянь, – предлагает бабушка. – Видишь, бабули на лавочке сидят?

Привстав со стула, Костик выглядывает в окно:

– Вижу.

– Подружки. Две погодки мои, а третья молодая – семьдесят восемь всего, – улыбается бабушка. – Войну пережили. Что с того, что на фронте не были? А в эвакуации на заводе им сладко было? По восемнадцать-двадцать часов в день у станка – каково это? Всё для фронта, всё для победы! А теперь, что теперь они имеют? Пенсию грошовую? Да на таблетки одни сколько надо – старые же они, больные! А кушать на что? На помойку их выкинули, вот что я тебе скажу! Государство выкинуло – то, которому они свою молодость и здоровье отдали. Я уж им не говорю, что я – ветеран. Стыдно мне, понимаешь? Стыдно… – в бабушкиных глазах появляются слёзы. – Ну, как это тебе объяснить… Стыдно за то, что пенсия у меня больше… Налей мне ещё… половинку…

– Нет нам прощенья… – сквозь зубы произносит Костя, наполняя её стопку. – Нет… – лицо его побелело, скулы заострились, а на лбу пролегли глубокие борозды морщин.

– Что ты, Костя, что ты… – вздыхает бабушка. – Разве ваша вина?

– А чья же? – хмурится Костик. – Молчим, глаза закрываем, вид делаем, что не видим… А многие уже и действительно не видят. Словно так и должно быть.

На вытянутой руке бабушка поднимает стопку. Пальцы её подрагивают, водка в стопке колеблется, грозя выплеснуть наружу.

– Ну, давайте, ребята…

Чокнувшись, мы выпиваем.

– Пойду я, прилягу, – говорит бабушка, поднимаясь из-за стола. – Разморило что-то. А вы кушайте, ребятки.

Тяжело переставляя ноги, бабушка выходит с кухни. Съёжившись, кусая губы, Костик смотрит ей вслед.