Иван Рубин - Мы, или Хроника одного сплава

– Сдают старики, – произносит сдавленно. – Сдают… Уйдут, с кем останемся?.. Будем ли мы такими, как они?.. Такими… настоящими людьми? Не забудем ли, не растопчем память о них?

– Боюсь, что забудем, Кость.

– И я, Иван, боюсь… Смотрю вокруг и страшно становится. Превращаем историю нашу в анекдот. Пошлый, никчёмный. Причем на официальном уровне. Как грибы вылезают «историки» с «изысканиями», «опровержениями». Доходят до того, что Гастело летал пьяным, Матросов поскользнулся, – по Костиному лицу пробегает судорога. – Да он бы, сука, историк этот, хотя бы пьяным в колонну немецких танков врезаться попробовал или перед ДЗОТом «поскользнуться»! И что мы за люди такие? Любой другой народ старается доказать, что его герои, сказочные и реальные, самые крутые из самых крутых. Обеляет их, прощает грехи, преувеличивает достоинства. И только мы поливаем своих героев грязью, жаждем смешать с дерьмом. Как это объяснить? – на несколько секунд Костик умолкает, разливая в стопки остатки водки. Разлив, продолжает: – Долго я думал и сделал предположение, что это такая особая разновидность стыда. Нам стыдно, что они были умнее, достойнее, мужественнее и порядочнее. А мы, подонки, не способны на то, что смогли они. Мы знаем это и нам стыдно. Но вместо того, чтобы улучшать себя, стараемся сравнять с дерьмом их. Сравняем и ничто не будет колоть глаз, смущать подленькую душонку. Вот только как тогда жить, на кого равняться, кем вырастут наши дети без идеалов героя-защитника и гения-учёного? Мелкими малодушными пакостниками…

Порывистым движением Костя зашвыривает в рот порцию водки, пожевав губами, спрашивает:

– Где тут у вас покурить можно?

…Из кухни мы переместились в мою комнату. Распахнув окно, Костик усаживается на подоконнике, закуривает. Я тем временем провожу ревизию вещей в гардеробе. Извлекаю из него шерстяной свитер, теплые вязаные носки, пару походных камуфляжных штанов, пару футболок и штормовку. Из кладовки достаю спиннинг, катушку, коробку с блёснами и садок, следом – «болотники», скатку с палаткой, спальник, туристический трапик и мощный охотничий нож в ножнах из задубевшей кожи. Что ж, все самое необходимое в наличии. Быстро собираю рюкзак, стягиваю его потуже. Всё, дело сделано, к приключениям я готов.

– Какие планы на остаток дня? – интересуется Костя, затушив папиросу в импровизированной пепельнице – срезанной наполовину алюминиевой банке из-под коктейля.

– Надо бы с Вадиком пересечься, узнать, во сколько он нас завтра подобрать сможет.

– Где встречаемся?

– Сейчас узнаем…

По телефону Вадик назначил нам встречу на перекрёстке у центральной площади. Совсем я забыл, что сегодня день города. По сему случаю на площади организованы массовые мероприятия: гремит музыка – вживую играет какая-то группа, у сцены толпится народ, тут и там на ветру реют триколоры.

– Привет, – приветствует нас Вадик и протягивает руку.

– Привет, – сжимаю я его ладонь. – Вадь, это Костя, познакомься.

– Вадик… Костя… – парни обмениваются рукопожатием.

– Ну, что скажешь, Вадь?

– В норме всё, – сообщает Вадик. – Я три дня выходной, так что в любое время в вашем распоряжении.

– На чём поедем?

– Завтра утром в гараж смотаюсь, там ясно будет. Либо ГАЗ шестьдесят шестой с кунгом, либо ПАЗик.

– Отлично! Ну что, по пивку?

– Можно! – с готовностью соглашается Костя.

– Завтра рулить… – сомневается Вадик. – Если только одну…

– Пошли, я угощаю!

В ларьке, на краю площади, я покупаю пиво. По периметру площади установлены скамейки, но сейчас все они заняты, так что нам приходится распивать стоя прямо у ларька. Вокруг снуёт уже успевшая подгулять молодежь. Звучит перекрывающий музыку мат и смех. Считаются деньги, покупаются коктейли и пиво, «стреляются» сигареты, заводятся знакомства на вечер, а может быть и на ночь. Откуда-то доносятся звуки ссоры, грозящей перерасти в драку. В общем, праздник удаётся.

– Это нечестно! – восклицает Костя, оторвавшись от бутылки.

– Чего?

– Гляди какая! – тычет Костик рукой.

Я смотрю в указанном направлении. Там группка из трёх девушек. Среди них выделяется одна: рыжеволосая особа с пышной грудью, упакованной в коротенькую маечку, и шикарными ножками, прикрытыми душераздирающе короткой миниюбкой.

– Это нечестно, иметь такую грудь и не быть знакомой со мной… – изрекает Костя, и нас с Вадиком разбирает смех.

– Ну, иди, восстанови справедливость! – подначиваю я Константина.

– И пойду, – заявляет он. И действительно идёт.

Поравнявшись, как бы невзначай заговаривает о чём-то. На лицах девушек появляются выражения сначала лёгкого недоумения, а потом – заинтересованности. Не давая им опомниться, Костя говорит ещё и ещё. Не знаю, что он там плетёт, но дамам, судя по всему, нравится. Они благосклонно улыбаются, и вскоре между ними и Костей завязывается оживлённая беседа.

– Профессионал, – улыбается Вадик. – Я так лапшу вешать не могу, – добавляет он и, протяжно зевнув, сообщает: – За двое суток часа четыре спал.

– Чего так? Любовь-морковь или…

– Или, – морщится Вадик. – В столицу мотался.

– По работе?

– Ага, – зевает ещё раз. – Целый вагон казахов на Казанский припёрли… Забирал их.

– Не понял… Сюда их, что ли, привёз? – уточняю я.

– Ага, – лениво кивает Вадик.

Брови мои лезут на лоб.

– На кой они здесь в таком количестве?!

– Как на кой? На заводе работать. Своих-то разогнали: то сокращение плановое, то хозяева меняются – вне плана гонят. Классных токарей выперли. А сейчас спохватились – заказы пошли, а работать некому. Мужики все в Подмосковье уехали и возвращаться не хотят: кто обиделся, кого зарплата не устраивает. Сам посуди, они там за ту же работу в три раза больше получают! Вот и везут этих. А они… – со вздохом Вадик машет рукой, – не то, что у станка не стояли, а вообще не знают, что это такое, зачем и с какой стороны к нему подходить. Мужики плачут, когда работу от них принимают, – почти всё переделывать приходится. Работнички… – брезгливо морщится Вадик. – Наплетут с три короба, какие они классные и умелые, их сюда и везут, а у них цель одна – из аулов своих выбраться любой ценой, здесь обосноваться. Там что они имеют: голую степь или голые горы, а здесь – цивилизация. Здесь для них настоящий рай.

Вадик умолкает, отхлёбывает пиво из бутылки, полощет им рот и, проглотив, добавляет:

– Здесь они плодятся, набирают силу. Тут всё невыносимее и тяжелее становится жить нам, но им, приехавшим из абсолютной нищеты и разрухи, тут сказка…

– Вадь, – перебиваю я, – ты не перегибаешь, так ли уж невыносимо? Посмотри, – киваю в сторону скачущей у сцены толпы, – им вроде хорошо, им нравится…