Иван Рубин - Мы, или Хроника одного сплава

Я отделяюсь от стены и опять отдаюсь на волю людского потока. Он выплёвывает меня на перрон, а затем снова подхватывает и увлекает прямиком к эскалатору. Мерно гудящая и изредка чем-то поскрипывающая машина неспешно опускает меня вниз – хоть какая-то передышка среди толкотни. И опять голоса и запахи, и даже здесь непрерывное движение: оглядываются, поправляют сумки, переминаются стоящие справа; слева, стуча каблуками, проскакивают самые торопящиеся. Стриженый затылок Костика маячит неподалёку – внизу, в пяти головах от меня. На сходе с последней ступеньки, за секунду до очередного включения во всеобщее безостановочное движение, передо мной, на уровне живота, вдруг возникает скрюченная морщинистая ладошка с пригоршней монеток.

– Сынок… хлебушек… – доносится до меня.

Тут кто-то толкает меня в левый бок, отчего я подаюсь вправо и получаю лёгкий, почти невесомый, тычок справа под рёбра. Даже не в меня ткнули, а я сам сшиб что-то. До ушей долетает звонкий стук меди о каменный пол.

А меня уже подхватила неудержимая сила и понесла. Всё что я успеваю – бросить короткий взгляд туда, откуда прозвучало «хлебушек». В темном углу у эскалатора глаза выхватывают сгорбленную седовласую фигурку в потрёпанной серой кофточке и юбке до пола. А там, на полу, редкой россыпью тускло поблескивают кругляши медяков…

Чёрт! Как нехорошо получилось…

Чёрт, черт, черт!!! – метрономом стучит в моём мозгу до самой станции имени «Дмитрия Донского».

… -Вань, ты чего такой хмурый, – настороженно спрашивает Костя, когда мы выходим из метро.

– Да так… Бабулю задел… в толчее этой сраной! Нехорошо получилось.

– Сильно задел что ли?

– Нет вроде.

– Ну, что поделаешь… Бывает…

Действительно бывает. И бывает хуже. Но почему так гадко на душе?

Разгадкой этого вопроса я занимаюсь всё то время, пока Костя ведёт меня к брошенной, как он выразился, неподалёку машине. На самом деле «неподалёку» обернулось пятьюдесятью минутами быстрого хода: сначала вдоль городской дороги, потом дворами, а затем вдоль трассы. В итоге: Москва позади, потрёпанный временем и пробками Костиков «Форд» по левую руку, а впереди… Впереди – свобода! Целый месяц свободы от пробок, метро, каждодневных обязанностей по работе!

– Залезай! Погнали! – командует Костя. И зачем-то тихо добавляет: – Наши городских…

Рванув с места, Константин уводит машину в крайний левый ряд. Вальяжно откинувшись на спинку сиденья, тремя пальцами левой руки принимается подкручивать руль, правую держит на рычаге переключения скоростей. Вообще, ездить с Костиком страшно. Он лихач, и хоть старается правил не нарушать, по крайней мере, специально, но его обгоны почти из-под самой задницы длиннющих фур и гружёных плитами тягачей, с выездом лоб в лоб на встречку – это… Я даже не знаю, как это назвать. Пока ему везёт. Ему и его пассажирам, но есть у меня предчувствие, что когда-нибудь всё это плохо кончится… Скосив глаза, я бросаю взгляд на спидометр и вздрагиваю. Стрелка неумолимо ползёт к последнему делению на шкале – 220 км/ч. Сейчас уже 145.

– Может, притормозишь? Ограничения, ГАИ и всё такое…

– Блин, – мотает головой Константин. – Задумался.

Он плавно жмёт на педаль тормоза. Стрелка отползает назад и замирает на отметке 115. Позади нас сразу же раздаётся раздражённый гудок.

– Проезжай, – бурчит Костя, уступая дорогу.

Обдав нас волной выхлопов и разогретого воздуха, чёрный и сверх всяких норм и правил тонированный «Нисан Мурано» стрелой уносится вдаль.

– Ездят же… – вслед ему цедит Костик, поморщившись. – И ни ограничений им, ни ГАИ…

– Да ладно тебе. Когда-нибудь попадёт.

– На законопослушного гаишника? – улыбается Костя.

– Ну, а почему бы и нет?

– Блажен, кто верует, Вань.

– И откуда в тебе столько пессимизма, Константин?

– От жизни Иван, от жизни… – вздыхает Костя. Он протягивает руку к автомагнитоле, нажимает на «On», и из колонок вырывается голос кумира конца 80-х, начала 90-х:

« Мы хотим видеть дальше,

Голос Цоя, его манера исполнения завораживают. В такт музыке я принимаюсь кивать головой, а Костя – постукивать ладонью по рычагу переключения скоростей. Губы его приходят в движение, повторяя за певцом:

« Дальше действовать будем Мы,

Дальше действовать будем Мы,

Дальше действовать будем Мы,

Дальше действовать будем Мы… »

Меня тоже пробирает, и я подхватываю шепотом:

« Мы родились в тесных квартирах

Дальше действовать будем Мы,

Дальше действовать будем Мы,

Дальше действовать будем Мы… »

– Интересно, кто они, эти «Мы»? – спрашиваю я, когда на смену Цою приходит какая-то певичка-однодневка то ли с какой-то фабрики, то ли из какого-то колхоза.

Несколько секунд Костя меряет меня взглядом, потом переводит его на дорогу и произносит тихо и крайне серьёзно:

– В последнее время только и делаю, что пытаюсь это понять.

– Успехи есть? – интересуюсь я.

Хоть и принято считать, что молчание – знак согласия и эквивалент «да», но в ответ на мой вопрос Костик молчит так, что трудно не догадаться – успехов нет.

– Ну что ж, отсутствие результата – тоже результат, – пытаюсь я приободрить друга.

– Да уж… – цедит он.

– Означает, что либо не в том направлении ищешь, – продолжаю я, – либо не те средства используешь для поиска.

– Умник! – огрызается Константин. – В кого ни плюнь – одни умники вокруг, а живём как…

– Как?

– Об косяк! – обрубает Костя.

– Кость, что на тебя нашло?

– Ничего, извини…

Костик достаёт «беломорину», прикуривает, выпускает из ноздрей струйки сизого едкого дыма.

– Ты всё эту отраву куришь? – морщусь я, картинными взмахами ладони разгоняя дым.

– А ты всё своё сено? – парирует Костя. Это он так называет все сигареты с фильтром.

– Зато вреда меньше.

– Ну-ну, блажен, кто верует… Во, гляди! – тычет Костик зажатой в пальцах папиросой у меня перед носом. Я смотрю в указанном направлении. Там у обочины стоит чёрный «Нисан Мурано», рядом с ним – коренастый широкоплечий парень в джинсах и майке, очевидно владелец, а к нему вразвалочку шествует тучный гаишник с переносным радаром.

– Я же говорил, что попадёт! – восклицаю я. – Сейчас и за превышение, и за тонировку ему вставят.