Камилла Тильман - Социопаты

Об Антонио Лигабуэ Даниэль узнал от знакомых. Это была компания невероятно увлечённых молодых людей, не слишком опрятных, зато прекрасно ориентировавшихся в живописи. Перебивая друг друга и соревнуясь за внимание Даниэля, они выдали целую сводку искусствоведа: итальянский гений, отшельник-самоучка, не признающий никаких современных тенденций, Лигабуэ прославился безумными картинами, наполненными страданием и вызывающими неподдельный ужас! Даниэль был заинтригован: ему давно хотелось чего-то подобного. И теперь представился шанс не только рассмотреть картины безумца поближе, но и провести этот чувственный эксперимент в компании новой знакомой.

Время в ожидании встречи летело незаметно – стоило только перевернуть страницу.

Они встретились у каменных львов.

– Здравствуй, – Даниэль слегка наклонил голову и предложил девушке взяться за локоть. Лена едва улыбнулась. Даниэль с удовольствием отметил, что начинает распознавать эту живую картинку: боится эмоций, абстрагируется от внешнего мира… Может быть, ещё с детства? «Было бы интересно узнать, что у нее в душе», – думал Даниэль. И живопись, предполагал он, должна была в этом помочь. Лена осторожно, почти опасливо положила руку на подставленную руку нового знакомого, и пара прошла в зал.

– Смотри, – Даниэль заговорил вкрадчивым полушепотом, пока Лена, приподняв бровь, рассматривала полотна, – Здесь примерно около семидесяти работ итальянского Ван Гога. Его так ласково прозвали ценители искусства. Ты ведь знаешь Ван Гога?

Лена рассеянно кивнула.

– Итальянский изгой, скорее, – продолжал молодой человек, – Его усыновила бездетная швейцарская пара. Ему было два. Все свои переживания, буйство воображения, Антонио всё изливал на холсте. Бедолага не был успешен ни в учебе, ни в дружбе. В восемнадцать его определили в клинику для душевнобольных…

Девушка не знала, что удивляет её больше. Отталкивающие изображения, помещённые в красивые рамы и подсвеченные услужливым блеском ламп, или восторженно-сочувственный тон нового знакомого.

– … где он рисовал подручными средствами, испытывая непреодолимое влечение к искусству! – Даниэль не изображал эмоции. Заражаясь историей, он проживал её, чувствуя почти так же, как если бы на самом деле был героем. И сейчас он был искусствоведом, влюблённым в странности и перипетии жизни итальянского художника. Он вёл Лену под руку, как восторженный преподаватель ведёт по коридорам училища имени Строганова только что поступившего будущего художника, – В двадцать девять Антонио отправили в Италию. Он завёл знакомство с Мариино Маццакурати, скульптором, и тот научил паренька достойно работать маслом. Удивительная история человека! Ему принесли славу картины с хищниками, а сам он утверждал, будто бы это аллюзия, самопознание, альтер-эго… Защитные механизмы его души, Лена. Впрочем, они же и погубили его, принеся деньги, на которые Антонио покупал себе в том числе мотоциклы… И как-то раз не справился с управлением.

Пара остановилась напротив яркого, страшного полотна. Немногие посетители галереи с улыбкой поглядывали на них, пытаясь понять, что происходит. Молодой художник привел глупышку похвастаться знаниями? Приставучий экскурсовод обеспечивает себя приятным вечером? Студенты актерского факультета разыгрывают очередной этюд за пределами аудиторий?

Даниэль видел взгляды, направленные в его сторону. Они его не волновали. Скорее, нравились. Ему было недалеко до актёра.

– После аварии его разбил паралич, – Даниэль вздохнул, сочувственно обнимая Лену за плечи – так, будто бы новость расстроила её самым кошмарным образом, – И спустя два года он скончался, трагически одиноким, оставив после себя эти картины. Они вызывают искреннюю жалость, правда? А ещё – страх.

Лене хотелось хмыкнуть, но она сдержалась, ведь это могло показаться невежливым. И впрямь, если она сама не понимает этих картин – это ещё не значит, что увлеченные ими люди, скажем так… Лена задумалась, подбирая слово.

– «Леопард, разрывающий обезьяну», – девушка прочла подпись к очередной картине, пытаясь вынырнуть из собственных мыслей.

– Что скажешь? – живо заинтересовался её спутник. Лена поднесла указательный палец к подбородку, внимательно вгляделась в буйство красок.

– Думаю, он был чокнутым.

– Вот как?

Даниэль удивился примитивному замечанию. Ему хотелось услышать о чувствах, которые вызывала картина. Он тяжело вздохнул, разведя руками, и состроил скорбную мину. Именно в этот момент Лена впервые улыбнулась ему открыто. Почти как накануне, когда молодой человек сумел и смутить её, и рассмешить.

– Хорошо. Предположим, не просто чокнутый, – она ещё раз оглядела экспозицию, борясь то ли с брезгливостью, то ли с лёгким приступом страха, – Если хочешь моего мнения – ему жилось так себе. Он потерял всякий интерес к жизни, понимаешь? Большинство его картин… автопортреты, животные… Животные, убивающие других животных… Хорошо, что на автопортретах он один.

Даниэль поджал губы, размышляя.

– Здесь я с тобой согласен. Что ещё?

– Он не любил жизнь, наверное, – Лена пожала плечами, – Может, боялся её. Видишь, на картинах совсем нет людей, кроме него самого. Ни одного человека, сплошные звери. Пожалуй, ему они казались куда лучше людей.

Лена усмехнулась. Совсем чуть-чуть, краешком губ. Внутри неё внезапно возникло такое чувство, словно картины никогда и не были ей непонятны. Скорее, они раздражали своей прямолинейностью, демонстрацией горя. «Как будто ему одному было плохо», – подумала Лена.

– Ты с ним согласна? – Даниэль заглянул в глаза девушке. Она молчала почти минуту, взвешивая ответ, и неловкая пауза, возникшая в разговоре, показалась молодому человеку вечностью. Наконец, девушка кивнула.

– Согласна. Представляешь, я с ним согласна. Нет никакого смысла во всей этой суете, а люди глупы, ничтожны и неинтересны.

Даниэль посмотрел на неё удивлённо. Сама не замечая, Лена слегка копировала его манеру речи – сложно сказать, передразнивая или просто смакуя слова.

– Все одинаковые, состоят из одного и того же, как галька. А животные и в схватке, и в желании прокормиться ведут себя куда более оправдано, так я думаю. У людей, кажется, есть рамки, принципы, собственные дурацкие своды законов. Но они только мешают.

– Лена, ну что ты, – Даниэль улыбался внезапному порыву девушки. Ему в нем мерещилось что-то почти наркотическое.

– Они есть и у меня, – Лена совсем не слушала знакомого, – И у тебя, и у любого из нас. У животных таких рамок нет, потому они и живут честнее, в отличие от людей. Честная смерть. Честная страсть.

Даниэль и Лена по-прежнему стояли напротив знаменитой картины. Даниэль убрал руки в карманы и слегка покачивался, Лена же стояла неподвижно, словно завороженная. Картина, наконец, стала ей совершенно понятна. Удивительно, но прошло даже раздражение.