Марина Важова - Семь мужей Синеглазки. Сказка-быль

© Марина Важова, 2019

ISBN 978-5-4493-2479-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Её зовут Соня. Но она не любит своего имени. Соня-фасоня. Соня-сплюшка, сонная тетеря.

Мы будем её называть Синеглазкой, тем более что… Нет, глаза у неё не синие, но такого чистого голубого цвета! Все замечают.

Как-то в детском саду, когда она вместе с другими сидела на горшке, зашёл водопроводчик дядя Юра и с порога восхитился: «Ну и глаза синющие!». А уходя, забыл разводной ключ. Так что к вниманию мужчин она привыкла с раннего детства.

Но ведь как раз оттуда, из детства, тянутся ниточки, ткущие покрывало «любовь-нелюбовь». Разноцветное выходит полотно. Зелёные нити – спокойствия и надежды, синие – радости и счастья, жёлтые – мудрости и грусти, чёрные… Ну, чёрная краска – самая стойкая. На всю жизнь хватает.

Однажды, поздней осенью, Синеглазка лежала в спальном мешке на веранде – в ряд с другими обитателями санатория – и в прореху затянутого шнурками капюшона наблюдала, как в окне напротив торчит нянечка. С закрытыми глазами и абсолютно голыми грудями, между которыми снуют чьи-то жуткие, чёрные лапы – видимо, чудовища из сказки «Аленький цветочек».

Про чудовище с лапами Синеглазка думала не переставая. Так и пролежала весь тихий час без сна. Представляла, что сюда, к ней, такие лапы заберутся, а она в мешке и убежать не может. Уже тогда знала – и закричать не сможет. Будет трястись, слезами обливаясь, но ни звука не издаст. Всё от стыда. За себя, такую сонную тетерю , за это глупое чудовище, польстившееся на неё: маленькую, безгрудую.

А вот ещё чёрная ниточка. Всё из того же санатория.

Там дети до семи лет, и мальчики с девочками в одной спальне. Правда, некоторые восьмилетние верзилы мужеского пола попада́ли по недосмотру и всем жизнь портили. Похоже, они уже всё знали и в аистов с капустой не верили. Потом они не поверят в непорочное зачатие девы Марии, а заодно и собственной жены, которая, пока они отбывали в армии…

Нет, наверное, всё же сначала жены, а потом уже девы Марии.

Тут придётся опять про горшки вспомнить. Но куда от них в детстве! Так вот, на ночь их ставили в спальню – прямо посреди комнаты, чтобы спросонья дети не ползали по коридорам в поисках пи-пи.

Шатаясь в полудрёме, Синеглазка шла на пятно, белеющее в свете луны, и тут же попадала своей тощей гузкой во что-то мокрое. Моментально накатывал ступор: ни пописать, ни с горшка встать. Так и сидела в чужой писанине, обливаясь слезами. Пока не входила ночная нянечка и, проклиная свою долю горемычную – за всякими зассыхами убирать – тащила Соню, то есть Синеглазку, в туалет мыть жопу холодной водой. При этом так больно стискивала ей грудь жилистыми ручищами, что осоловелой от плача девочке казалось, что чудовище всё же настигло её и тащит в свою пещеру.

Так вот, про восьмилетних верзил. Во-первых, именно они напрудили в горшки, предварительно выпив всю воду для поливки цветов. Это доказано. А во-вторых, застукав Синеглазку на приколе, принимались её гнать, якобы им вновь приспичило. И при этом доставали свои коротенькие шланги, угрожая начать немедля.

В принципе, ей уже было всё равно, по какое место сидеть в моче, но мальчишки крутили поднятые вверх писюки, и она боялась хлебнуть .

Да, всяческих страхов в детстве было предостаточно.

Как тогда, на Ковше. Они гуляли с Белкой и неожиданно заблудились в двух шагах от дома. Попали в совершенно незнакомое и странное место. Шли в темноте на свет фонарей и вдруг сзади – высоченный мужик. Они бежать, тот следом. Догоняет и на бегу: «Чего тут шляетесь, посекухи?». А они сели прямо на землю и не встать. Ноги не держат.

Или взять, к примеру, лифты. На многие годы они пролезли в её сновидения, размножились там, чтобы неузнанными явиться и заманивать. Только Синеглазка их сразу вычисляла, даже если они принимали форму дворницкой или будки стрелочника. Она твёрдо знала, что это тот самый лифт, в котором она наткнулась на мертвяка. Перепрыгивая через три ступеньки, взлетела на пятый этаж, и только оказавшись в квартире, сообразила, что в лифте валялся пьяный.

Спустя много лет, уже став взрослой, вспоминала: как зашла в парадное, лифт внизу, свет горит, и дверца чуть приоткрыта. А она и рада, что ждать не надо. Свет, приоткрытая дверь и – неподвижное тело. Лицом вниз…

Так что бегущих и лежащих мужчин Синеглазка боялась всю жизнь.

Но больше всего запомнились и протащились по всем житейским колдобинам стыдные страхи, о которых никому никогда… Они засели где-то в области диафрагмы и при каждых мало-мальски похожих обстоятельствах ударяли под дых острыми пятками.

Кому расскажешь, как в школе, поднимаясь по лестнице на третий этаж, в свой третий «Б» класс, она уткнулась в серую форменную куртку неожиданно выросшего перед ней старшеклассника? И тут же почувствовала прикосновение холодных, шершавых пальцев к тому потайному месту своего тела, до которого она сама никогда руками не дотрагивалась, только мягкой губкой. Не пискнув, Синеглазка вывернулась и побежала вниз, соскальзывая с потёртых ступенек. Она ни разу не оглянулась, выбежала из школы без пальто, в войлочных тапках, и, пока неслась домой, продолжала чувствовать эти ужасные пальцы.

Дома заперлась в туалете, но даже губка не помогала, и она принялась тереть изо всех сил. Потом с Синеглазкой что-то случилось – она не поняла, что. Только ощутила, как от низа живота покатила волна, подняла её худенькое тело и качала его, трепещущее, с дрожащими коленками, бухающим сердцем.

– Что с тобой? – услышала она голос бабушки и поняла, что кричала, вернее, выла.

– Живот болит, – не соврала Синеглазка и поскорее легла калачиком на кушетку – укушетку – с резиновой грелкой на животе, заботливо укрытая бабушкиным клетчатым пледом.

С этого дня она уже не боялась дотрагиваться до мягкой складочки, которую ещё называла по-детски. Пусть уж лучше будут её собственные пальцы, чем чужие, возможно и грязные, мужские. От них постоянно исходила опасность: они дёргали за косы, толкали, больно хватали за плечо, лезли под подол.

Другое дело: мамины, бабушкины, учительницы или медсестры, берущей кровь. Эти руки заботились о ней, даже когда делали больно. Мужские – всегда пугали. Неважно, водили они указкой по карте мира или подстригали отросшую чёлку. Ведь Синеглазка помнила, на что они способны !

Надо сказать, что она быстро взрослела, и не последнюю роль в этом сыграла любовь к чтению и снисходительность школьной библиотекарши.

Волшебные сказки перепутались с любовными романами, в которых даже закоренелые преступники обращались в праведников под воздействием женской любви.