Григорий Аркатов - Она сказала: ко мне приходил Ваш дубль и у нас был секс

– Вы не перегибаете?

– В этом весь смысл.

– О чем вы?

– Хочу заткнуть всех грёбаных баб за пояс.

Я накрыл сковороду крышкой. Нужно было выждать две-три минуты.

– И это всё?

– А чего вы хотите?

– Ну я не знаю…

– Когда узнаете, сообщите.

Несоответствие желаемого и действительного стало категорически очевидным и неприемлемым. В связи с чем я выключил трансляцию от греха подальше.

«Как-то чересчур депрессивно. Видимо не только у меня день сегодня не задался».

Я сел на стул.

Немного поразмышлял, а потом яичница созрела. Я переложил её в тарелку и поставил на стол. Отдельно нарезал хлеб, колбасу и сыр. Налил в стакан молока. Взял вилку и начал есть.

«Вкусно», – сообщил мозг.

Ещё бы… для себя старался.

Когда и тарелка, и стакан опустели, мне стало скучно. Я посмотрел по сторонам в поисках веселья. Но в скромной квартирке без излишеств ему не было места. И тогда я вспомнил кое-что интересное.

«Письмо».

Войдя сегодня в подъезд, я на всякий случай проверил почтовый ящик. В нем среди кучи ненужного рекламного барахла я обнаружил конверт на своё имя, прибывший из глухой российской глубинки.

«Странно», – подумал я тогда.

Рука сунула конверт в рюкзак. Далее я о нем благополучно забыл. Однако сытый желудок пробудил мою память, и я с ожившим интересом метнулся к рюкзаку.

«Что у нас там?»

На этот раз я прочитал информацию на конверте более внимательно.

Мой адрес, мои имя и фамилия.

Но кто мог написать мне из деревни Буйки Брянской области?

Был и другой, куда более важный вопрос: откуда некая Анна Хлопова может знать мой адрес? Ведь на самом деле адрес не мой, а моих друзей, что пустили меня к себе пожить на то время, пока сами они отрываются на Шри-Ланке.

Я вскрыл конверт.

«О… теперь всё понятно».

Всё прояснилось по первым фразам рукописного текста.

«А я-то подумал что за чудо?»

Я не знал Анну Хлопову. И в то же время я был с ней знаком. Только для меня привычней было имя Эва. Из письма стало ясно, что это был псевдоним. Ненастоящее имя, как и всё прочее в этой девушке.

«Мне казалось, что ты другой…», – писала она.

И это была очередная манипуляция с её стороны. Неумная и недальновидная.

Я не захотел читать дальше. Захотелось уничтожить крамольное письмо. Захотелось стереть его с лица земли, чтобы потом о нем ничто не напоминало.

Сжечь?

Глаза стали искать спички. Но я не курил, да и разводить огонь не было нужды в современной квартире. Так что этот вариант отпал первым.

Утопить в унитазе?

Рука попробовала бумагу на ощупь. Вывод – слишком плотная, застрянет на полпути.

Съесть? Перетереть зубами?

Я уже был не голоден, а если бы и был, то не настолько отчаянно.

Открыть форточку и выбросить в окно? Пускай ветер подхватит и унесёт прочь, а кто-нибудь потом поймает и вдоволь посмеётся?

Но я не хотел засорять природу.

В конце концов мне пришлось поумерить свою спесь и обыденно воспользоваться мусорным ведром.

– Гуд бай! – сказал я и захлопнул дверцу каморки под умывальником.

Затем я вымыл посуду, почистил зубы и залез в ванну тёплой воды с пеной.

«Она – дура», – сказал я самому себе, – «Могла бы быть со мной, но вместо этого предпочла страдать ерундой. Мы могли бы быть сказочно счастливы. Достаточно было сказать «да». Но она сказала «нет». И что мне теперь делать?»

В моей голове рождалось много убедительных доводов в пользу того, что моя бывшая пассия неправа. Но от них мне не становилось легче. И даже тёплая вода, что раньше непревзойденно снимала стресс, сегодня не помогала.

«К чёрту!»

Я вылез из ванны с некоторым раздражением. Обтираясь полотенцем, я вышел в прихожую. Там половину пространства занимало неопознанное нечто, посылка не понятно от кого и непонятно откуда. От этого зрелища стало совсем некомфортно. Нарушался некий внутренний фен-шуй, согласно которому всё тайное должно быть раскрыто, либо изгнано во вне.

«Сейчас всё станет ясно!»

Я не стал одеваться. Бросил мокрое полотенце на сушилку, зашёл на кухню за ножом, а потом вернулся к посылке.

Нож был заострён в достаточной мере и поэтому с легкостью рассек грубую оберточную бумагу. Из образовавшейся щели показался клок красной шерсти.

«Интересно».

Я положил нож на пол и ухватился обеими руками за края нанесённой посылке раны. Я резко дернул края в противоположные стороны. Звук рвущейся бумаги пополз и вверх, и вниз. Немного погодя из бумажного плена освободилось то, что пряталось внутри.

«Следуй за красным зайцем!»

Этот совет, изложенный в приказной манере, был вычерчен чёрным фломастером на альбомном листе и пришпилен к груди плюшевой полутораметровой игрушки при помощи большой жёлтой булавки.

Я открепил записку, посмотрел на красного зайца и ещё раз убедил себя, что у кого-то точно не все дома.

– Бред!

Раскрытие тайны не принесло мне счастья и удовлетворения. Оно лишь прибавило беспокойства. Ведь теперь появилась целая куча бумажного мусора, который никак не мог уместиться в мусорном ведре. Слава богу, в хозяйских закромах имелся припрятанный гигантский пакет из «Ашана».

«И письмецо туда же…».

Ну, чтобы сто пятьдесят раз туда-сюда не ходить. Ведь в нашем многоэтажном доме мусоропровод отсутствовал. Требовалось бегать на улицу к контейнерам. И это было не всегда удобно. Прям как сейчас. А зачастую просто лень.

И вот мне всё же пришлось одеться.

– Никуда не уходи, – сказал я большому красному зайцу и вышел из квартиры.

Там я случайным образом наткнулся на соседа.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Уборку затеяли.

– Так точно.

Я зашёл в лифт.

Там по левую сторону от меня было прилеплено свежее объявление:

«Ночная распродажа! Ликвидация товара!»

Я поморщился. И всё же поддался духу вездесущего потребительского экстремизма.

«Жаль», – такова была моя локализованная мысль, – «Я так и не успел сходить в этот укромный магазинчик. А ведь мог бы».

Внизу я был вынужден проходить мимо стены, усыпанной почтовыми ящиками. Таковы уж законы Вселенной. И как результат мой взгляд невольно скользнул в сторону сто семьдесят шестого номера. Просто не сумел удержаться. А всё потому, что в сердце продолжала теплиться неугомонная надежда на то, что единственная и неповторимая женщина всё же одумается и вернётся в мою жизнь на моих условиях. Это глупое сердце всё ждало, что в почтовом ящике вот-вот материализуется полномасштабное опровержение более раннего непотребства.

Напрасно.

Всё зря!

Я с силой отвернулся от вожделенного ящика, прошагал шесть-семь метров и вышел из подъезда. Там я натолкнулся на уличный воздух. Он был выразительно прохладен. Однако по меркам середины марта – в пределах среднестатистических границ.