Андрей Проскуряков - Via Crucis

Внутри аптеки, у широкой стеклянной витрины застыл Илья с большой бутылью кипячёной воды в руках и, не веря своим глазам, взирал на шествие епископа с келейником. Сообразив, наконец, что гости направляются прямо к его витрине, он сорвался с места и побежал предупреждать отца, расплёскивая воду по полу.

Открыв дверь внутрь помещения, Тимофей на секунду задержал дыхание и только потом вдохнул полной грудью насыщенный, благовонный воздух аптеки. Вместе с запахами трав, спирта, горелого дерева и щёлока нахлынули образы улыбчивой матери и вечно спешащего отца, в переднике из белого холста и круглых очках. Его руки, изъеденные кислотой и многократно обожжённые кипятком, держат большую книгу для записей с деревянными переплётными крышками и кожаным корешком. И вот-вот отец позовёт Тишу, чтобы дать очередное поручение: отнести готовый заказ или слазить на чердак за пучками сухих лекарственных травами, многие из которых которые они с матерью и братом собирали своими руками…

– Вот так и живём, я да Илюша. Посетителей много – врача-то в городе нет, только старый военный фельдшер Мур, да он ослеп совсем, – рассказывал Лев Данилович, проводя епископа и его келейника по аптеке, показывая своё хозяйство.

Небольшой приёмный зал с прилавком и парой скамеек у стен, рецептурная комната с чистым столом, на нём три агатовые ступки разных размеров и медные весы. Большой вращающийся шкаф для лекарственных веществ с белыми фарфоровыми штанглазами на полках. Епископ взял наугад один из них и прочитал вслух надпись на нём, покачав головой:

–

S

apo jalapinus. Какая редкость!

Вот материальная комната с запасами трав, порошков и жидкостей. Всё в порядке, всё аккуратно подписано, развешано и разложено: душа радуется. В комнате провизора накрыли чай для гостей. Михаил, выпивший у Чаботырова семь чашек китайского чая с пирогами, тем не менее, с удовольствием сел за стол. Тимофей, по своему обычаю, никогда не допивал и одной чашки.

– Я сам учился в Киеве, в казённой аптеке у Лютберта Шульце. Все ученики звали его херр Лютый, – рассказывал Лев Данилович. – Ох, и правда, лют бывал этот лощёный фрайбургский господин. Колачивал крепко слуг и учеников своей ореховой тростью. Чуть что не так, хвать по спине или по рукам с криком: «Фауле шмахтер, доннерветтер!» Меня он прозвал «Штумпер», что по-ихнему «халтурщик». Надо сказать, бранных выражений немецких я знаю теперь несколько дюжин, ибо ругался наш лютый хозяин только на родном наречии, а поскольку он почти всегда был не в духе, то ругался часто и вместе с наукой провизорской я и это учение накрепко усвоил.

Лев Данилович ещё подлил гостям необыкновенного душистого травяного чая из глиняного запарника. Епископ поводил носом и сказал:

– Дай угадаю… Тимус, мента, оцимум и что-то ещё. Неужели, нелюмбо?

– Всё точно, и лотоса я немного добавил, – развёл руками Теплоструев. Михаил с гордостью покосился на аптекаря: вот таков наш епископ!

Лев Данилович продолжил рассказ:

– Сдал я в девятнадцать лет экзамен на должность гезеля и забрали меня в войска году в 1740-м, в полевую аптеку. Четыре года на юге служил. Но война с Турцией уже год как закончилась, следовательно, боёв и тяжёлых раненых я не видел. Были поносы, отравления, натёртые ноги, падения с лошадей, вши да парша. Всё что в обычной жизни и необходимо знать. А экзамен на провизора я сдал в Москве в сорок шестом, где и женился в тот же год на Ольге Васильевне. Потом переехал в отцовский дом в Зарецк, где по разрешению аптечного приказа открыл свою аптеку. Потом и Илюша родился, в 1753 году, а больше Бог нам с Олюшкой детей не дал. А три года назад она умерла.

Епископ после чая вновь вышел в приёмный зал, огляделся и встал за прилавок, положил руки на шершавое дерево и вновь задумался о чём-то далёком. Потом подвигал левой рукой деревянную коробку с дешёвым немецким кнастером, поверх которой аккуратной рукой Теплоструева были уложены ровно нарезанные листки. Из них вертелись кулёчки, в которые и насыпался табак после взвешивания.

Странно смотрелся епископ в своей мантии, низком клобуке, надвинутом на брови и панагии среди аптечных склянок и бутылок. Но сам он этого не замечал, погружённый в воспоминания.

– Большую склянку капель почечуйных, пожалуйста, да поскорее, – сгорбившись, гнусавя и тряся руками, вдруг сказал Михаил, обращаясь к Тимофею. Пародия эта была очень удачной и смешной, что никто не удержался от улыбки.

– Ну, а ты, Илья, думаешь дальше учиться? – спросил епископ сына аптекаря, когда они уже вышли прощаться к дверям аптеки.

Илья собрался с духом, но ответил честно, выложив все свои тайные помыслы и мечтания последнего года:

– Владыко святый, я хочу следовать путём монашеским. Более всего на свете я люблю богослужения, молебны, каноны и духовные песнопения. Хотел бы проповедовать с амвона и заботиться о народе божьем.

Сердце его радостно трепетало в ожидании одобрения и благословения. Архиерей не сдержал хитрой улыбки:

– Епископского сана желаешь? Доброго дела желаешь! Послужить ближнему в сане архиерея – чем не занятие? Так и апостол нам заповедал. Только не так всё просто устроено в мире, и где пути Божии проложены, нам порой не ведомо. Я вижу твоё усердие о службе церковной, и волен ты сам выбирать поприще. Но сдаётся мне, что имею я право дать тебе совет пастырский. Чем в эмпиреи возноситься, помогай усердно отцу в его благом деле, усердно учись, стань провизором или врачом, женись…

Илья с удивлением посмотрел в глаза епископу, не ожидая услышать от него такого странного совета. Сердце забилось часто и тревожно. Уж монах, думал он, в таком деле, какое он задумал, поддержит. Ладно, отец, тот и слышать о монастыре не желает, головой качает, даже слезу смахнул однажды. Но что отец, если сердце рвётся к жизни иноческой? А тут…

– Вот ты горишь сейчас как свеча, чистым пламенем, хочешь ангельский образ принять, – продолжил Тимофей, как бы читая мысли Ильи. – Но смысл жизни нашей не в том, чтобы желания свои исполнять, а чтобы волю Божию слушать. Монастырь монастырю рознь, не все иноки – ангелы и не все настоятели – отцы.

– Мне…

– Слишком ты человек добрый и чувствительный, да жалостливый очень. В этом и хорошая сторона есть, но и слабость твоя будет всегда. А ты ведь жизнь пока по книгам знаешь. А есть люди такие, что посмотрят – вот безответный человек, да подмять, да поломать тебя захотят. Я разного и всякого в жизни повидал. Бывает, поскребёшь немного монашка, а под ним или мужик безграмотный, невежа, или дурак, или пропойца, не дай Бог…

– Но я… – попытался слово вставить Илья, буквально оторопевший от такой прямоты епископа. Он пребывал в полном недоумении: семья – это же… жениться надо. И не знаешь, как к такому деликатному делу подступиться.