Андрей Малыгин - Обыкновенный индийский чай, или Странный побочный эффект

– Да-да, как же. Рыба-то у вас, небось, килька или хамса пряного посола. Я тебя предупреждаю: попробуй только пьяным домой заявиться, я тебе такое рыбное заливное устрою – мало не покажется!

Мужичок, бочком проскочив мимо жены, выскользнул из квартиры. Хлопнула входная дверь, и в коридоре воцарилась тишина.

Тут надо пояснить, что чаепитие отставного полковника Голицына проходило по кем-то строго написанному сценарию. Он наливал большую фарфоровую кружку кипятка, добавлял туда крепкой заварки, доставал хрустальную сахарницу с кусками пиленого сахара, откусывал блестящими щипчиками мелкие кусочки и, положив их в рот, маленькими глотками отпивал из кружки темную чайную жидкость, шумно причмокивая и жуя. Процедура могла продолжаться долго, но неизменным оставалось то, что содержимое кружки до конца никогда не выпивалось, а оставалось там в энном количестве до следующей церемонии. Этим и воспользовался Артемьев, капнув в остатки старого чая одну каплю желтоватой жидкости, и экспериментаторы стали ждать, что за этим последует…

Хлопнула дверь комнаты Голицыных, и слегка шаркающей походкой отставной полковник авиации в старом спортивном костюме проследовал на кухню к своему столу. Недавно Валерьяну Владимировичу стукнуло семьдесят пять. Несмотря на почтенные годы, в его немного ссутулившейся фигуре еще угадывалась былая военная выправка, а в приятном голосе часто слышались командирские нотки.

Отставной полковник носил усы, оставшиеся со времен военной службы, и аккуратную небольшую бородку, которая присоединилась к усам уже после выхода на пенсию.

Пройдя на кухню, Голицын присел к своему столу, и процедура чаепития началась. Минут через десять, решив произвести разведку, Виталий тоже появился там.

– Здравствуйте, Валерьян Владимирович. Как ваше драгоценное сегодня? Коленка не болит, а то вы жаловались на нее недавно?

– Здравствуйте, Виталик, здравствуйте, дорогой! – откликнулся Голицын, погладив усы и бородку. – Спасибо за заботу и внимание. Но знаете, сегодня вроде бы, голубчик, ничего. Не болит, не ноет, не плачет. Видать, вняла моим словам, я ведь ее три дня подряд крепко стыдил. Да и не только стыдил, а, признаюсь, ругал самыми последними словами. Ну, вы и сами понимаете, какими. Но, боже упаси, никто этого не слышал. И вы знаете, помогло. Не стрельнет, не скрипнет. Молчит умница! – погладил он рукой свое правое колено.

– Интересная методика лечения, – весело улыбнулся Артемьев, – всем бы так помогало. Дешево и сердито. Незачем и к врачам обращаться.

Голицын взял кружку и, смакуя напиток, отпил из нее еще глоток:

– Какой замечательный чаек сегодня, Виталик, такой вкусный, такой бодрящий! Прямо какой-то особенный! Что ни говори, а умеют в Индии чаек-то производить! Не как у нас! Не желаете ли отведать за компанию? Я сейчас еще заварю, – предложил он Артемьеву.

– Спасибо за предложение, Валерьян Владимирович, – вежливо ответил Виталий, – но я только что из-за стола. У меня же гость – школьный товарищ. В другое бы время непременно присоединился, но не сейчас.

– Ну, да, конечно. Я же сам дверь открывал. Солидный у вас приятель, – сказал Голицын и в очередной раз погладил усы и бородку.

Артемьев поковырялся для приличия в навесном шкафчике и, выходя из кухни, напоследок сказал:

– Согласен с вами, Валерьян Владимирович, хороший чай индусы выращивают. А что вы хотите? Древняя культура, тысячелетние традиции, и это очень важно, – и направился к себе в комнату, где его поджидал Кукушкин.

– Ну что, Виталик, как там полковник себя чувствует? Заметил ли у него какие-нибудь перемены?

– Да, кое-что обнадеживает. Он сказал, что чувствует сегодня себя как-то по-особенному хорошо. И считает, что всему виной отличный индийский чай. Даже мне предложил к нему присоединиться за компанию.

– Ну и отлично, ну и пусть себе думает так, – обрадовался Кукушкин, потирая руки. – Интересно, что будет дальше.

А дальше события развивались стремительно: Голицын, почувствовав исключительное расположение духа, включил радио, висевшее у него над столом, и помещение тут же наполнилось звуками знакомой для каждого из летчиков мелодии. Под мощные звуки марша сильный мужской голос бодро пел:

Зачарованный звуками марша, Голицын начал сначала тихонько, а потом все громче и громче подпевать:

С началом же припева отставной полковник и вовсе встал с места и, энергично дирижируя обеими руками в такт музыке, громко запел:

Из комнаты вышла соседка Кузовкова с банным полотенцем в руке. Она хотела пойти в ванную комнату, но, услышав громкое пение Голицына, заглянула на кухню и с удивлением наблюдала за Голицыным, а потом язвительно произнесла:

– Валерьян Владимирович, что с вами? Мне кажется, вы сегодня излишне эмоциональны. Я заметила, что вы пристрастились заваривать крепкий чай. Это не чай, а настоящий чифирь! Поверьте мне, не доведет он вас до добра. В вашем-то возрасте это очень опасно.

– Здравствуйте, Нина Петровна, – перестав петь, вступил в разговор Голицын. – И почему у вас все время плохое настроение? Причем тут мой возраст? Человек выпил хорошего чаю, услышал зажигательную песню, и ему тоже захотелось немного попеть. Хороший чай, хорошая песня, хорошее настроение! Это же прекрасно! – Голицын привычным движением взбодрил усы. – Вы прислушайтесь только к словам: «Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор». Какие точные слова, какие сильные образы! Ну, давайте же, голубушка, подхватывайте, подпевайте.

– Вот еще, только мне этого и не хватало! – скорчила кислую гримасу Кузовкова. – Скажите, пожалуйста, что такого хорошего вы в этих словах разглядели? Я лично ничего замечательного в них не нахожу. По-моему, это ужасные слова! Как слышу про эти грубые стальные руки, так сразу ужас холодный душу охватывает. Правда, у моего-то муженька вообще никаких рук уж не осталось. Пропил их незаметно. А-а! – махнула она сокрушенно рукой. – Нет, Валерьян Владимирович, когда рук нет – это беда, и, когда руки стальные, тоже никуда не годится. Нам, женщинам, нужны нежные, ласковые и выносливые руки, но уж никак не бесчувственные стальные, про которые вы так радостно распеваете. Вы за свою долгую грешную жизнь уж должны бы это уяснить! А так ваше пение про эти дурацкие стальные руки только нормальных людей изводит, раздражает и злит. – И она быстро прошла в ванную комнату.