Елена Радецкая - Одинокий пастух

Вместе с Филом мы побывали не только на Старой горе, но и на Молодой горе – Уайна Пикчу, это еще на триста метров ближе к небу, и путь туда опасный. Покатые вершины гор плавают в утреннем тумане, словно рождаются из него. Люди идут друг за другом, цепочкой, впереди почти квадратный, хотя совсем не толстый, проводник – индеец в вязаном розовом берете. Туман одевает не только горы, но и обрывы, поэтому на большой крутизне натянута веревка. Вот Фил пробирается, прижавшись спиной к горе, тропа невероятно узка, и пройти можно только боком. У меня сердце замирает от ужаса, хотя я знаю, что это было и прошло, Фил благополучно поднялся и спустился с Уайна Пикчу. Но тут снова ужасный эпизод: Фил лезет по отвесной стене по самодельной деревянной лестнице, похожей на корабельный трап, совершенно ненадежной и гнилой на вид. Вот он ползет через какую-то щель, с трудом протискивается, но хотя бы здесь не надо беспокоиться, что сорвется в бездну. Понемногу туман рассеивается, и вот они на вершине! Внизу горы и распластавшийся по склону индейский город Мачу Пикчу, похожий очертаниями, как утверждают, на кондора. Это другая планета, другой мир.

Мне кажется, я чувствую невероятную высоту и свежесть разряженной атмосферы, которая вызывает эйфорию. Ничего прекраснее и фантастичнее я вообразить не могу, для этого нет слов. Великолепие, пустота, печаль и присутствие Бога. Это выше человеческого понимания.

Я знаю, что живые картинки лишь малая часть того, что видит и ощущает человек там, в горах. Но эти картинки и музыка сильно на меня подействовали. И я плачу, прикрывая щеки руками, чтобы соседи не увидели мокрое лицо, и стараюсь не хлюпать носом. И это не те слезы, что в маленьком зальчике «Урана» на фильме об Амазонке. Те слезы были мечтательными, а эти горькими. Конечно, всего этого вживую я никогда не увижу и не почувствую.

А Фил с компанией уже спускаются с гор. Тропу накрывают ветви, и они идут, как в туннеле. Ручеек бежит. В небе парящий сокол. Или коршун? Какой-то дивный кустарник с гроздями розовых цветов, похожих на сирень. Огромный паук. Селение вдали. Опунция, у нас она домашнее растение, здесь гигантская и растет, как сорняк. Каменистая, ржавая земля. И вдруг – трогательная земляничка на поляне у тропы, такая могла бы расти в нашем лесу.

Все. Фильм окончен.

Зажгли свет. В первые мгновения в зале стояла тишина, потом все оживились, стали задавать вопросы, какой-то студент спросил:

– А вы верите в то, что этот город построили инки? Тот самый вождь…

– Пачакути, – подсказал Фил.

– Да, Пачакути. Ведь вы говорите, что в Мачу-Пикчу была его резиденция? Когда он успел все это построить? Тут человеческой жизни не хватит.

– Я и не говорю, что город строили инки, – возразил Фил. – Это общепринятая точка зрения.

– А вы в это верите?

– Не верю. Но сразу скажу, в богов и в инопланетян я тоже не верю.

– Тогда кто же все это построил? – спросили из зала.

– Не знаю, и никто не знает, кто воздвиг эти строения, и какими инструментами пользовались строители.

– У вас, наверное, есть какие-то мысли на этот счет?

– Я вам отвечу словами Ходжи Насреддина, героя замечательного писателя Соловьева: «Кувшин моих мыслей показывает дно», – со вздохом сказал Фил. – Из всех возможных версий я бы выбрал одну – мегалиты были созданы задолго до инков неизвестной нам цивилизацией. Возможно, вы заметили, что в постройках Мачу-Пикчу использованы два типа кладки. Одна из них называется полигональной. Это многотонные до трехсот-четырехсот тонн многоугольные, до гладкости обработанные блоки, примыкающие друг к другу так плотно, что лезвие ножа не просунуть. Трудно представить, что инки, работавшие каменными молотками и бронзовыми скребками, строили эти фантастические сооружения. Но там же встречается и другая кладка из необработанного, рваного камня, положенного на глиняный раствор. Часто этой кладкой надстроены разрушенные мегалиты. Вторая кладка, я считаю, принадлежит инкам. Но это особая тема для обсуждения.

Тут разговор повернул на пустыню Наска, инопланетян, потом пошла рубка по поводу строителей пирамид и про инков, кажется, забыли. Кончилось все приходом распорядителя, он сказал, что гардеробщица просит забрать одежду, потому что хочет домой.

Фил собрал свои пожитки в кожаный портфель, кто-то подходил к нему пожать руку, в общем, его плотно окружили, но я, как сомнамбула, протиснулась, добралась до него, протянула пособие и попросила автограф.

– Зачем это вам? – Фил взял брошюрку и воззрился на меня с удивлением. – Вы собираетесь заниматься староиспанским?

– Есть такая вероятность, – сказала я и сглотнула слюну.

– На ней же библиотечный штамп, – еще больше удивился Фил.

– Скажу, что потеряла книгу и заплачу.

– В десятикратном размере?

– Ну и пусть.

– Знаете что, сдайте книжку в библиотеку, я вам принесу такую же. – Фил вернул мне пособие. – Сможете завтра подойти к университету, к зданию двенадцати коллегий? Тогда встретимся у входа в четыре. Позвоните мне сегодня вечером, чтобы я не забыл книжку. Запоминайте телефон, это очень просто: первые три цифры год рождения Гипатии Александрийской, женщины-астронома, математика и философа, родом из Греции.

– Древней? – уточнила я.

– Древней. А еще четыре цифры – дата сражения при Гренгаме.

Фила продолжали осаждать, время, отпущенное мне, истекло. Спускалась я в гардероб, что называется, не чуя ног. Летела, порхала, напевая песню маминых студенческих лет про фантастику-романтику, переделав слова:

За мной пробовала увязаться девчонка с нашего курса, но, узнав, что она собирается идти налево, я пошла направо, к каналу. Погода стояла какая-то необычная, дождь закончился, ветер утих, а набережная пропахла мокрым раздавленным тополиным листом. Не успела я подумать об этом удивительном запахе, как вспомнила, что забыла в гардеробе мешок с зонтиком, и помчалась обратно.

У входной двери я увидела Фила с двумя седобородыми дядьками. И он меня увидел.

– Конечно, вы и есть та самая растеряшка, которая забыла зонт! – сказал Фил.

Как мило он ко мне обратился, как доброжелательно!

Я закивала головой, влетела в вестибюль, добежала до вешалки, где гардеробщица вручила мне мешок, и направилась к выходу. Я была страшно смущена, что он увидел мою затрапезную куртку, в которой только на дачу ездить. Впрочем, Фила с компанией уже и след простыл. Я повернула к каналу и вдруг заметила его. В плаще, в шляпе с полями, он шел впереди. Какое-то время я следовала за ним, потом окликнула:

– Филипп Александрович!

Оказалось, ему ехать до Техноложки, и проще бы – от Сенной, а можно и вообще пешком дойти, но ему захотелось прогуляться по каналу, он тоже отметил запах тополиного листа. Так вместе мы и пошли к метро. Шли и молчали. И я хотела, чтобы так было вечно. Кажется, и Фил не испытывал неловкости. Но первой заговорила я, потому что понимала, другого случая задать вопросы может и не представится.