Оксана Васякина - Лицей 2019. Третий выпуск

– Здесь я оставил два зуба и хайр, когда с репетиции шёл, – Артём жестом музейного гида показал на скамью под навесом автобусной остановки. – Срезали тупым ножом. Через год новый вырос, как у ящерицы.

– Жёстко, жёстко… Мне кто-то рассказывал из наших. Теперь уже хрен такой вырастет, – Виктор погладил голый затылок друга.

Они двинулись дальше, мигая сигаретными огоньками.

– Я того главного, который со мной беседовал – “я тебя бить не буду, они будут”, – на рынке недавно встретил, – весело говорил Артём. – Жалкий такой мужичок с тележкой. Мёдом торгует. Он с дочкой, видимо, шёл. Дочь в зелёнке вся, прильнула к нему, плачет…

– Что – тоже жалко? – Виктор сплюнул в кусты.

– Да нет. Странно всё это. Тогда он на меня смертью дышал, а теперь с тележкой… Я его портрет по памяти нарисовал.

– И как назвал – “Стокгольмский синдром”?

Артём промолчал, выстрелив искрящимся окурком в темень.

Площадь и главный проспект остались позади. Волны дорожного шума всё реже касались слуха, темнее и у́же становились тропы, по которым они шли. Квартал за кварталом, вдох за выдохом – слепые фонари, песочницы-мухоморы, погосты мусорных куч, – шесть сигарет в согласном мужском молчании. Горький запах полыни – всюду.

Обойдя переулком цыганские избы, заросшие коноплёй, они почувствовали под собой пустоту и остановились. Пахнуло речной сыростью. Не сговариваясь, друзья спустились по крутому берегу к реке, присели на корточки, опустив руки в прохладную муть. С другого берега чёрной глушью смотрела забока, свисая пахучими ивовыми прядями к лунной воде. Чувствовать спиной цыганские дворы было менее страшно, нежели оказаться на том берегу, где цветёт папоротник и кто-то невидимый шарит в душной траве.

– Дед мне рассказывал, – негромко заговорил Виктор, – когда весной кладбище деревенское размывало, гробы плыли по реке. Целая вереница гробов. Они пацанами с берега смотрели. Теперь ни деревни, ни кладбища того, наверно, в помине нет…

Он достал из кармана пачку “Честера”, протянул Артёму. На мгновение бледно осветились их лица, потом погасли.

– Они и теперь плывут, – крепко затянулся Артём, выдыхая дымом: – Ваня-Пионер, Серёга-Чух, Вася-Бильбо, Аня-Лиса…

Речная вода впитывала человеческие имена, как мусор, как степную пыль, как отражения природы (насекомых, ночные звёзды), медленно и равнодушно унося по извилистому пути. И казалось, что два друга – лишь капли этой реки, случайно выползшие на берег, увидевшие свет, уставшие от света, присевшие покурить, шевеля по-рыбьи губами: “Жаль, хорошие были ребята”, – подразумевая: “Я тоже когда-нибудь умру”.

– Монтана хоть живой? – покашливая, спросил Виктор.

– Живой. Что ему будет. Проспиртован напрочь.

– Может, зайдём?

– А надо ли…

Они встали, задумчиво помочились в воду, глядя на звёзды, и пошли дальше. Монтана жил на набережной в коммуналке, доставшейся от покойных родителей. Идти было недалеко.

Алкоголь сбивает прицел, память уводит в тёмные закоулки прошлого от верной цели: вежливо распрощаться, добраться до квартиры и лечь спать. “Возможно, Хайр прав. Так ли нужно видеть престарелого панка с его причудами?” – думал Виктор. Но тут же обрушивалась небесная ширма, сыпались звёзды, накатывала благодать, и хотелось разорвать действительность, как тесный мешок, выпорхнуть в дыру птицей – на волю!

“А был ли я когда-нибудь свободен? – рассуждал Виктор. – Может, все эти грёзы юности – обман, иллюзия…”

– Хайр, как думаешь, свобода существует?

– Скоро увидим, – буркнул Артём.

– В смысле?

– Забыл, в каком мы районе? Я где-то читал, что смерть делает человека свободным.

В своё время Монтана был легендой местного андеграунда. Объездил автостопом всю страну, пил с Егором Летовым, ночевал в кочегарке Цоя, переплывал Обь, резал вены перед ментами, и ему, конечно, верили.

Пойти в гости к Монтане, захватив шкалик спирта, для юного неформала было то же, что буддисту совершить паломничество к Далай-ламе. Просветление достигалось в считанные часы и сопровождалось музыкальным хаосом народных инструментов, коими была увешана теснейшая комната гуру. Монтана носил жидкую косичку на лысеющей голове, клёпаную джинсу на худом теле, армейские берцы. Любил кормить голубей, здоровался за руку с блатными, читал Бердяева, и мало кто знал, что он был неплохим слесарем на заводе.

Они вошли в чёрную нору подъезда. В нос крепко ударило мочой, в ногах путалось что-то живое и мягкое – подвальные кошки.

– Только бы трезвым его застать, – сказал Артём. – Башню по пьяни сносит – не пообщаешься.

На ощупь, спотыкаясь о ступени, они добрались до пятого этажа. Артём уверенно постучал кулаком в железную дверь секции.

– На лампочку бы, что ли, скинулись, – пробурчал Виктор.

– Ты прям как с Марса…

Дверь открыла пухлая и, судя по всему, нетрезвая женщина в сорочке. Уставилась мутным взглядом на мужчин, прохрипела:

– Кого надо? Чё-то не призна́ю никак…

– Нам бы Ивана, – вежливо обратился Виктор.

Женщина расплылась в улыбке, обнажив черноту редких зубов.

– А-а, Ваньку! Так он в психушке лежит. На ре-би-али… ре-а-би-ли-тации!

– И давно? – не удивился Артём.

– Давно-о-о! Кукушка съехала у него, вот и лежит. – Дверь резко захлопнулась, обрубив полосу света.

– Ну и гадюшник, – Виктор чиркнул зажигалкой. – Постой, я тут где-то знак анархии нацарапал. – Он стал водить слабым пламенем по стене. – Нашёл! Молодость вечна!..

Артём тихо улыбался в мерцающем свете – словно бы он стоял не в загаженном подъезде, а в церкви, – и с грустью вглядывался в причудливый “иконостас”.

Спустившись вниз, друзья молча потоптались у подъезда, присели тут же на лавочку покурить. Ждать было некого и нечего, кроме неприятностей. Город накрыла ночь. Со стороны цыганского посёлка выли собаки. Из подвальных окон тянуло ржавчиной и гнилью. Неподалёку смеялись подростки, ритмично выкрикивая слова, похожие на стихи. “Нет, не гопники”, – Виктор поднял голову, но звёзды, видно, затерялись в тополиной листве. Он закрыл глаза и… полетел, вращаясь в космической невесомости, – прочь от Земли.

– Может, это… по домам? – предложил Артём.

Виктор очнулся.

– Погоди, у меня, кажется, идея есть. – Он залез во внутренний карман пиджака и вынул документ. – Удостоверение лейтенанта полиции, – развернул корочки. – Как я тебе?

– Да так, не очень. Не видно же ничего, – прищурился Артём.

– Ношу на всякий пожарный, мало ли, – Виктор поднялся с лавочки.

– И что делать будем?

– Увидишь…

Друзья направились к компании молодых парней, сидевших за столиком в центре двора. Те оказались рэперами.

Место было не самое подходящее для тусовок. В некогда заводских общежитиях, а теперь коммуналках, квадратом окружавших двор, жили в основном спившиеся работяги, уголовники или такие чудаки, как Монтана. Сутулый фонарь, единственный во дворе, нервно помигивал, создавая атмосферу мрачной “дискотеки”. Заметив силуэты двух незнакомцев, приближающихся к столику, рэперы на всякий случай притихли.