Сергей Хоршев-Ольховский - Избранное

– Дело было в казачьих краях – на Кубани, жена моя родом оттуда, – с неохотой начал Славик издалека. – Познакомились мы с ней ещё в перестроечные времена во Владивостоке. Оба в море ходили на одной и той же посудине – она радистом, а я судовым электриком. Всё вроде бы складывалось хорошо – душа в душу жили, так нет же!.. Официальной женой захотелось ей стать! Как ни отговаривал я её от этого опрометчивого шага, она настояла на своём. Что из этого вышло, сами можете догадаться… По законам тех невыездных, социалистических времён нас тотчас развели по разным пароходам. И жизнь сразу потускнела – оно и неудивительно: что хорошего встречаться с собственной женой только во время отпуска! Бывали, конечно, случаи, когда наши пароходы разок-другой в год, по стечению обстоятельств, сходились вместе в каком-нибудь корейском или японском порту. Однако от таких коротких встреч становилось порой ещё тоскливее. Это и вынудило нас обоих, без памяти любивших море, задуматься о сходе на берег. Но, наверное, мы всё-таки не решились бы на этот жуткий шаг, не развались тогда в прах экономика страны. Деньги платить стали плохо, а потом и вовсе перестали. Так и оказались мы на Кубани.

Приняли меня там неоднозначно. Простодушный тесть, имевший аж четверых дочерей, – по-свойски, как родного сына. А властолюбивая тёща, привыкшая повелевать всей семьёй, настороженно – а со временем и вовсе возненавидела, и всего лишь за то, что я тестя считал в доме главным. Досаждала чем только могла, а «главный», видя такое дело, струсил и от греха стал сторониться меня. Под любым благовидным предлогом отказывался и от рыбалки, и от шахмат, и даже от воскресных походов в пивнушку. Самое обидное, что жена моя, будучи всегда и везде лидером, в присутствии тёщи тоже превращалась в послушную, бессловесную овечку.

Затосковал я и собрался уезжать на родину – на Смоленщину, да случай один удержал. Соседская собака ни с того ни с сего в клочья разорвала нашу квочку, а заодно и цыплят передушила. Один лишь остался живой, и тот покалеченный – и крылышки были сломаны, и ножки. Тёща хотела добить его, чтобы не мучился, и в землю закопать. Но я отстоял пернатого и стал выхаживать. На ножки наложил шины из спичек, крылья перевязал бинтами, с рук кормил и поил, пока он не пошёл на поправку. И так тот петушок привык ко мне, что ни на шаг не отходил, когда я был дома. Что-нибудь по хозяйству делаю – он рядышком букашек в травке ловит. Стану с мотоциклом возиться – он опять тут же: то ключи рассматривает, то из протекторов шин засохшую грязь выклёвывает. А сяду газету читать, он на коленях у меня примостится либо на плечо залетит. Единственным другом, по-настоящему, был для меня Петя в то время. Мы даже на рыбалку ходили вместе! А с тёщей тем временем отношения всё ухудшались и ухудшались. И она, козья морда, победила-таки – в борще сварила моего Петю!.. Да ещё меня, вдобавок, попотчевала! Когда я узнал, что скушал любимого друга, я чуть было ума не лишился! На этом терпение моё лопнуло – опять в море подался. С тех вот пор, в память о близком друге, не ем мяса вовсе! Я, вероятно, в бабушку жалостливый такой к животным, – на одном дыхании продолжил обычно уравновешенный, но в тот час взбудораженный Славик. – В её жизни в голодные послевоенные годы тоже был необычный случай. Корова, по старости, перестала молоко давать. И пришлось бабушке вести Бурёнку на бойню, ради шестерых оголодавших детишек. Но когда она привела её туда, Бурёнка вдруг прижалась к бабушке шеей, задрожала вся и стала плакать… Да-да! На её глазах выступали самые настоящие слёзы, – усилил голос Славик. – Не вынесла бабушка коровьих слёз, выхватила из рук резника налыгач и сама, рыдая, пустилась, наперегонки с Бурёнкой, восвояси!..

– Зря ты всё так близко принимаешь к сердцу, май фрэнд*. На то он и кур, чтобы во щах плавать. Кажется, так в народе говорят… – возразил Славику неразборчивым басом крупнолицый, разрумянившийся от обильного возлияния плечистый здоровяк, бывший родом из сибирских охотников, и стал сосредоточенно обгладывать жареную куриную ножку.

И без того взбудораженный неприятными воспоминаниями Славик в ту минуту просто взбесился, схватил со стола стакан с виски, принадлежавший сибиряку, и, вопреки своим убеждениям, вознамерился осушить его, но тут же одумался, бросил стакан на место, разбрызгивая содержимое, и со словами: «Друзей не предают!» – выскочил сломя голову на улицу.

Я с юных лет любил путешествовать. Вероятно, поэтому судьба занесла меня в другое государство. Сначала в Литву. А затем через Амстердам, Брюссель и Париж – в Англию.

Теперь я живу в многомиллионном Лондоне и с интересом осматриваю многочисленные достопримечательности. Передвигаюсь я по столице Великобритании чаще всего на метро.

Лондонское метро вряд ли может сравниться красотой и частотой движения с московским. Андеграунд* будто специально создан для проверки нервной системы человека. Электрички здесь ходят по расписанию, как поезда дальнего следования. Они частенько опаздывают, подолгу стоят на остановках, застревают в тоннелях между станциями и могут даже вовсе остановиться на некоторое время – особенно зимой. Чтобы избежать лишних волнений, вы всегда должны выходить из дома заранее и в пути себя чем-то развлекать.

Когда я в пути один – читаю. А когда с семьёй – отгадываем кроссворды.

Однажды мы ехали в Гайд-парк* вдвоём с дочерью и в очередной раз застряли на несколько минут между станциями, но отчаиваться не стали – тут же развернули газету с кроссвордом, и я рассмеялся. В начале кроссворда были два весьма курьёзных для меня вопроса. Первый: лёгкий шарфик? Ответ – кашне. Второй: растворимый напиток? Ответ – кофе. Что в них смешного? Расскажу.

Четверть века назад я приехал, прямо из армии, в город Ростов-на-Дону, на курсы рулевых-мотористов. В мореходном училище общежития не было. Начальник отдела кадров сунул мне в руку несколько старых календарных листков с адресами и добродушно хихикнул: «Поезжай, выбери себе квартиру…»

По первому адресу меня встретила пожилая, но ещё весьма проворная и привлекательная женщина. Едва узнав, в чём суть дела, она приветливо сказала: «Раздевайтесь, будем пить кофе».

Я с готовностью повесил пальто на вешалку из оленьих рогов, а шапку, перчатки и зонтик положил на стоявший рядом громоздкий старинный стул чёрного цвета с необычайно высокой прямоугольной спинкой и чинно уселся на такой же тёмный антикварный диванчик.

Бабушка усмехнулась и, не сводя с меня глаз, добавила: «Кашне тоже можете повесить на вешалку».

Вот тут-то и началось смешное: я в нерешительности поёрзал на диванчике, приближая его кожу к ещё большей антикварности, затем, в такой же нерешительности, взял со стула зонтик и осторожно повесил его на самый маленький рожок – я тогда ещё не знал, что такое кашне.