Николай Шмагин - Не все переплывут реку

А ведь он мечтал жениться на любимой девушке, иметь детей, работать для своей семьи. Вместо этого пил по-черному. Внезапно Иван вспомнил, по какой статье был комиссован его дружбан, и понял, почему пил, почему не женился Мишка, а его девушка вышла замуж за другого, хотя любила его. Родители его были пьяницами, зачали его поздно, и был он импотентом. От того и все беды.

Иван возвращался назад по той же дороге, по которой он так недавно торопился на встречу со своим армейским другом. Он был подавлен, переполнен чувством горечи и недоумения. Перед глазами его стояли потерянные, жалкие лица Мишкиных родителей, слышались их голоса: «Жалко Мишку. Жалко Мишку», – повторяли они монотонно, словно в бреду. Он понимал тетю Машу и не обижался на нее за розыгрыш. Ведь ей так хотелось, хотя бы на миг, поверить, что Мишка жив и здоров, и скоро вернется домой.

На фотографии он снова видел нарядного друга в гробу, скрещенные на груди руки, спокойное, умиротворенное его лицо, отрешенное от мирской суеты.

И спустя многие годы, даже десятилетия, когда он вспоминал об этом дне, он как бы заново все видел и переживал. Такое не забывается.

…………………………….

Москва, 2014 г.

Это было время борьбы за трезвость в стране развитого социализма. Начало перестройки. В 1985–1987 годах развернулась горбачевская антиалкогольная компания, нанесшая огромный вред экономике, но прежде всего людям, которыми она воспринималась, как инициатива властей, направленная против «простого народа».

Появилось множество анекдотов, например: «На недельку, до второго», закопаем Горбачева. Откопаем Брежнева – будем пить по-прежнему. Лозунг «Трезвость – норма жизни!» воспринимался чиновниками слишком буквально. В Молдавии, в Крыму, на Кавказе вырубались виноградники.

Закрывались винные заводики в малых городах, магазины, в оставшихся точках продавалось по две бутылки водки на брата в день, образовались огромные очереди в Москве, давка, скандалы и драки, чего уж говорить о провинции.

К тому времени у Ивана была интересная работа, семья, он учился в институте заочно, поэтому выпивал намного реже, чем раньше, в юности, когда мотался по стране в поисках романтики, работал, где придется, жил в общагах, или после службы в армии. И его эта проблема если и волновала, то гораздо меньше тех друзей-приятелей, кто любил пропустить по стаканчику-другому после работы в кругу товарищей, да и вообще напиться с устатку. Не говоря уж о пьяницах по призванию.

У тех просто крыша поехала, и они всегда теперь были в поисках, где достать денег, чего бы выпить? В аптеках расхватали все настойки, содержащие спирт. В особом почете были настойки эвкалипта, пустырника, валерьяны. Не гнушались и просто корвалолом. Их брали на все собранные по сусекам копейки. Потом и эта лавочка закрылась. Запретили продавать настойки пьющему люду. Хотя сердобольные аптекарши все же жалели несчастных пьянчужек, и те были счастливы, выбегая из аптек с заветными пузырьками в карманах.

Папиросы и сигареты в табачных киосках тоже стали продавать по талонам. Выдавали их в ЖЭКах. На каждого члена семьи, достигшего 18-летнего возраста, полагалось по талону в месяц. И тогда можно было выкупить на один талон десять пачек сигарет, или папирос. Когда что было в наличии. Такие вот были времена.

Как-то в один из тихих семейных вечеров, когда Иван сидел после ужина за чашкой индийского чая и просмотром телефильма о борьбе комиссара Каттани с итальянской мафией, его жена Ольга вернулась после вечерней прогулки с терьером Тишкой, и вручила ему письмо.

Письмо пришло от дяди Мити из Алатыря, в котором, помимо прочих новостей, он сообщал, что умер его дружок, Колька Васильев. Это известие ошеломило Ивана. Он подумал, что в последнее время от дяди приходят тяжелые для него известия.

Ровно год назад, 6 ноября 1986 года, из Алатыря Ивану пришла телеграмма от дяди, в которой он сообщал, что умер отец. Иван в тот же день выехал на родину. Из Мурманска приехал младший брат, Владимир. Отслужив в армии, он недавно женился, и работал в милиции, водителем.

В те годы день 7 ноября был еще настоящим праздником. Всем народом отмечали очередную годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции, и найти трезвого работника, который мог бы быстро сработать гроб, было нелегко. Еще надо было оббить гроб с крышкой красной материей, как полагалось для покойника мужского пола, да к тому же участника ВОВ. На рынке материала разного было хоть завались, но нужного не оказалось, и Иван со справкой о смерти в руках побегал по городу, прежде чем в магазине «Ткани» на привокзальной площади ему отпустили красной материи «Кумач» положенные метры, и ни сантиметра более. С этим тоже было строго.

Много тогда перемерло народу простого, российского. В Алатыре тоже был винный заводик, и все алатырские пьяницы, да и не пьяницы тоже, покупали «красненькое», как окрестили яблочное, плодово-выгодное вино в народе. По цене один рубль с копейками за бутылку, совсем недорого. И горя не знали. Привыкли к хорошему.

В городе сады ломились к осени от яблок. И красное вино, хотя и было простеньким, зато никакой химии, как в наше время. И вдруг заводик прикрыли.

Так вот, в числе многих умер и отец Ивана, фронтовик, художник. Был он человек веселый, неумеренный во всем, во хмелю буйный, как и все те, кто был на передовой, ходил в атаку и видел смерть в глаза. Отец и дядя Митя часто вспоминали о войне.

Говорили, что в атаку можно было ходить до трех раз: не убьют в первый раз, во второй шансов выжить было гораздо меньше, а уж третий был роковым. Либо погибнешь на поле брани, либо санитары вытащат после боя тяжело раненым. Отцу пуля пробила горло навылет, и он чудом выжил, дядя Митя лишился ноги, оторвало миной. Оба стали инвалидами войны. Хотя встречались и счастливчики, кого пуля не берет, и смерть обходит стороной.

В тот день, как раз перед праздником, отец весь день простоял на морозе в очереди за водкой, принес заветный литр домой, выпил бутылку и умер от инсульта, мгновенно. Был убит жизнью наповал, в мирное время. В Алатыре, из множества торговых точек, где продавались спиртные напитки, осталось только два винных магазина, где с 14 часов продавалась водка: на Бугре, и в городе, возле сурского подгорья.

Огромные очереди, ажиотаж, давка, возникали потасовки, особо ретивые пробирались к заветному прилавку прямо по головам толпы из сердитых горожан, желающих отовариться к празднику 7 ноября. Многие не выдерживали тяжких испытаний, особенно пожилые и старики.

Отец в последнее время часто мечтал о том дне, когда он купит ящик водки, выпьет ее всю, и уйдет из этой проклятой жизни. Хватило и одной бутылки. Что же это за необходимость такая, выкупить две бутылки водки? Сегодня этого не понять. Надо было жить в то время, с теми людьми рядом, чтобы не осуждать их, а просто пожалеть наш многострадальный народ, проживающий в провинции.