Роман Денисов - Партия

Человек, разводящий огонь, что-то отрывисто кричит, из шалаша вылезает женщина с кожаным ведёрцем и бежит к реке. На ней тёмный плащ поверх длинной рубахи, а на голове высокая шапка с покрывалом. Набрав воды, она выливает её в котёл, вокруг которого уже вовсю горит хворост. Постепенно к очагу подходят люди с разной снедью, у кого нога барана, у кого мехи с вином. Солнце постепенно садится, река становится маслянисто-золотой, лес тёмно-вишнёвым, люди сереют, и только те, кто поддерживает огонь, обретают мягкий бронзовый оттенок. Вот из просторного шалаша выходит старик. На нём нарядное одеяние, много золотых пряжек и застёжек, митра покрывает его голову. Он степенно идёт к реке. Постояв около неё, подходит к огню, садится в круг людей. Давно уже варятся бараньи ноги, оленьи потроха, сдобренные разными травами. Старик произносит неспешную речь, все слушают его не перебивая. После он берёт чашу, сделанную из человеческого черепа, отпивает из неё, но сразу начинает кашлять и отставляет сосуд. Из дальнего шатра к собравшимся подходит мужчина и протягивает старику свёрток из выделанной тиснённой орнаментом кожи. Старик разворачивает его, достаёт нож с серебряной рукоятью. Шепча неясные слова, он с силой бьёт себя ножом в сердце и тут же заваливается набок. Двое мужчин, бережно вытащив лезвие из сердца и сняв одежды с покойного, отрезают ему голову, кладут её отдельно в украшенный тончайшей сканью мешок, а тело опускают в кипящий котёл.

Пришлось Саше ехать к дяде.

Дядя Толя был слишком странным человеком, чтобы его можно было любить, попросту он был псих. Так считали и студенты, у которых он преподавал, и немногочисленные родственники. Обитал он в Подмосковье, в посёлке Сосновый Лес, была у него ещё двухкомнатная квартира на «Семёновской», но дядя в ней не жил, и вот почему.

В один из солнечных будних дней дядя Толя шёл на работу по своему обычному маршруту. На подходе к метро он пересекал по пешеходному переходу Зверинецкую улицу, ничего не нарушая, думая о компиляциях Ньютона, как вдруг уши заложило от страшной сирены вороного «Гелендвагена», который всё-таки затормозил перед оторопевшим пешеходом. Из машины вышли двое: пассажир и водитель, довольно плотного телосложения, водитель был даже чересчур толст. Под аккомпанемент страшных ругательств пассажира, касавшихся в основном сексуальной ориентации и внешнего вида, водитель обошёл своё авто, достал бейсбольную биту и с несвойственным его фигуре проворством подбежал к дяде, принявшись избивать того. Первый же удар по голове сшиб его с ног, остальное вспоминалось позже какой-то дикой каруселью. В больницу дядя Толя поступил с черепно-мозговой, с переломами обеих рук и с многочисленными внутренними гематомами. Следователь, приходивший один раз, скучно посидел и что-то записал, вернее, зарисовал: круг, в нём квадрат, в квадрате треугольник, опять кружок, квадратик, треугольничек… Дядя ничего не запомнил, ни лица, ни номера машины, ни марки; камер на месте происшествия не было. Выписавшись через полтора месяца из больницы, в которой его навещал только Саша, он самолично опечатал квартиру, быстро собрался и выехал в деревню, где стоял избушечный дом, поставленный дальним предком и перешедший ему по наследству. В этой самой деревне, ставшей сейчас посёлком, он и жил вот уже несколько лет.

Работал дядя Толя преподавателем на кафедре физики в институте с приятным японским названием НИУ МИСИ, и каждый день ему приходилось долго и неудобно ездить из посёлка к студентам как нормальному российскому педагогу – своим ходом.

Любопытен и дядин посёлок. Там берёт начало известная целебная вода, которую в советское время зачем-то очищали, а в новороссийское стали качать без фильтра, построили заводик, и полилась из труб жидкость в бутылки. Ещё Сосновый Лес интересен уникальным по идиотизму проектом Хрущёва, связанным с переносом Министерства сельского хозяйства из столицы в лесной посёлок. Как-то Никита Сергеевич вызвал на доклад министра и, покачиваясь, словно неваляшка, подошёл к чиновнику с предложением, которое показалось тому шуткой:

– А что, Константин Георгиевич, не зажились ли вы в городе? У нас что, разве пшеница и овёс растут на Пушкинской площади, понимаете, или на Карла Маркса? – Оба засмеялись, один из них искренно. – Есть мнение перевести ваше министерство поближе к свойственным ему условиям, его профилю, понимаете.

Дело двинулось быстро, подготовили архитектурный проект в духе экономии и простоты форм, утвердили и начали строить. Но Хрущёва скоро сместили, и от экстравагантного замысла отказались. Так и остались стоять недостроенные кирпичные корпуса, быстро заросшие лопухами и зонтиками борщевика. Позже часть строений местные жители разобрали на кирпич, а часть пошла на возведение церкви новомучеников. В которой центральное место заняла икона Николая II, подаренная храму господином Гуревичем, бывшим председателем комсомольской организации райисполкома, ныне входящим в совет директоров банка «Подольсктрейд».

Саша, жалея о том, что нельзя доехать до дяди на электричке и сэкономить, сел в пригородный автобус. Ехать нужно было что-то около часа от Тёплого Стана по Калужскому шоссе и бетонке; он проверил папку с рисунком – всё на месте, кошелёк во внутреннем кармане, телефон… Подошла контролёрша, отмотала циферблатные билетики, и автобус, прокручивая шинами грязевую кашку, стал тихо выбираться из города.

У дяди Толи сотового никогда не было, про электронную почту и говорить не стоит, поэтому Саша после встречи с Чириком, прежде чем ехать, позвонил в дядин институт на кафедру физики и узнал, есть ли сегодня занятия у Анатолия Михайловича Александрова; ему сказали, что нет. Это был шанс застать дядю дома. Пока автобус медленно тащился по шоссе, останавливаясь на частых остановках, вспомнилось Сашке, как он в детстве играл с дядей, как они ходили гулять в Коломенское, посещали Пушкинский музей, Исторический, Третья-ковку, ТЮЗ, Новодевичий монастырь, как всё это бесило его, юношу.

Автобус свернул с шоссе на бетонку, пронёсся мимо лимонадной фабрики им. Ельцина и, проехав ещё немного, остановился у исполинского деревянного медведя с шишкой в левой лапе. «Приехали», – удовлетворённо отметил Саша, выбираясь из салона. Время было послеобеденное, рубиновые огни поселкового рынка, находившегося рядом с остановкой, встречали очередных покупателей. Тут же на информационном стенде посёлка висели два объявления о пропавших мальчиках, одному девять, другому десять лет.

Идти было недолго. Саша раза два бывал у дяди: вот спуск от рынка, мимо больницы и жилых трёхэтажек, ещё немного вниз, завод питьевой воды, дальше пруд – он справа, пункт назначения – слева. Синий бревенчатый одноэтажный дом с декоративным мезонином, какие строили после войны, вокруг дома сухие будыли гигантских размеров. Плохенький, с просветами, забор ничего не скрывает – огибая периметр дома, бежит полуголый человек в чёрных спортивных трусах и в коротких резиновых сапогах. Так он и наматывал круги, пока Саша подходил к дому. Это был дядя Толя.