Галина Вольская - Дом на берегу

Летом мы с братом с утра уходили на Волгу и пропадали там до позднего вечера, ненадолго забегая домой, чтобы перекусить. Купались до синевы, разводили в жару костер на берегу, чтобы согреться. Этот неповторимый запах Волжского берега! Ни с чем не спутаешь. Плутаешь по узким кривым улочкам, и вдруг разом перед тобой открывается широкая водная гладь, а ноздри трепещут от удивительной смеси запахов смолы, речной свежести, медового аромата меленьких, белых, невзрачных цветков. Эти цветы я видела только на берегу, и только они могли источать такой сильный и тонкий ни на что не похожий запах.

А вообще где нас только не носило! Одно из любимых мест – узкий бетонный мост без перил через речку Нижнюю Малыковку рядом с кожевенным заводом. С одной стороны глубокая темная вода, с другой – высокая отвесная стена. Вода струйками стекает со стены, внизу зловонная зеленоватая тина. А мы на спор ходили по этому мосту в любое время года, зимой на лыжах. Тося упала с моста в воду осенью. Вытащили ее за капюшон пальтишка и быстрее с ней, намокшей, домой.

Иногда мальчишки не хотели брать меня с собой: «Тебе туда нельзя, ты девчонка!» Тем более, если они собирались ехать куда-то на велосипедах, а велосипед у нас со Славой один на двоих. Но я их упрашивала, они меня брали, везли по очереди на багажниках велосипедов.

Отец занимал особое место в моей жизни. Возможно, ему действительно было проще со мной, чем со Славой, я спокойнее, послушнее, не отказывалась вставать в четыре утра и ехать с ним на рыбалку, я могла часами молча сидеть на берегу озера, глядя на застывший поплавок. Озер и речушек мы обошли и объехали великое множество. Сначала на велосипеде, я сидела на раме впереди отца, на раму накручивали какую-нибудь тряпку, чтобы было мягче сидеть. Позднее появился мотоцикл, маленький, маломощный К-58, «козлик». Переправлялись на пароме или катере на другую сторону Волги, а там ехали полевыми дорогами к озерам, благо их было много, и находились они сравнительно недалеко друг от друга. Если плохо клевало на одном озере, переезжали на второе, третье. С отцом мне было легко, он был всегда спокоен, доброжелателен, подробно отвечал на все мои вопросы. С ним даже молчание не тяготило, чувствовалось его понимание, тепло.

Первое время я соглашалась ехать, чтобы не обидеть отказом отца, но постепенно стала замечать, как красиво смыкаются аркой ветви деревьев над дорогой, уходящей вглубь леса, как чиста и прозрачна вода в озерах и речках, какие яркие, душистые цветы встречаются на полях и лужайках. Рассвет мы встречали то на Волге, переправляясь на другой берег, лучи ложились на воду золотистой дорожкой; то в горах на этом берегу, мы поднимались вверх, прямо к разгорающемуся розовому диску солнца. Часто ехали просто «куда глаза глядят», по еле заметным тропинкам. Наткнулись как-то на лося, он постоял перед нами, не спеша повернулся и удалился в лес. Иногда уезжали на катере по Иргизу, шли пешком. Идти было трудно, высокая, жесткая трава, мокрая от росы, больно резала ноги, но я молчала, не понесет же меня отец на руках. Некоторые озера располагались возле деревень, деревенские дети с любопытством смотрели на нас. Разница между городом и деревней тогда еще чувствовалась – другая одежда, другие стрижки, прически.

На одном из озер мы жили несколько дней всей семьей вместе с семьей друга отца. Ночевали в брезентовых палатках, сделали из веток деревьев шалаш для продуктов. Здесь, в тихой воде без течения я научилась плавать, впервые почувствовала, что вода меня держит, можно не бояться.

Купили первую лодку, старенькую, просмоленную, без кабинки и с мотором в три лошадиных силы – «тройкой». Она подтекала, под стланями набиралась вода, ее отчерпывали ковшиком, но лодку можно было привязать к кустам или поставить на якорь, и рыбачить прямо с нее. Деревянные лодки, «гулянки», более тихоходные по сравнению с «Прогрессами», «Казанками», но зато такие надежные, устойчивые, а если еще и с кабиной, то настоящий плавучий дом, в котором можно и спать, и есть, и загорать, и играть в карты. Его можно запереть и бродить по берегу в поисках грибов, ягод, в нем можно укрыться от дождя. Вот только на стоянке нужно следить, чтобы «гулянка» не билась о другие лодки, чтобы не захлестнуло волнами, не сорвало якорь. На Волге, за Волгой прошли у меня лучшие дни и часы детства, юности. Много ездили и по лесам.

Но перед тем, как мы купили свою лодку, были выезды с непонятно откуда взявшимся знакомым отца на его лодке. Тогда я в первый раз увидела, как можно рыбачить с лодки, привязываясь к росшим из воды кустам или просто бросая якорь на не очень глубоком месте. Старичок этот, хозяин лодки сначала показался таким добрым, приветливым. Причаливали к берегу, разводили костер, кипятили чай, заваривая его кусочками свежих яблок. Для меня это тоже было внове, мы так не заваривали. Он как-то пригласил нас с Юлей одних съездить искупаться на пляж, родители отпустили, мы поехали. Купались, загорали. Перед отъездом домой стали прополаскивать и выжимать купальники, присев в воде, мы всегда так делали. Как вдруг уплыл мой купальник, не представляю. Пришлось надеть халатик на голое тело. Стеснялась, конечно, казалось, что что-то там приоткрывается, но такого пристального внимания со стороны старичка я никак не ожидала. Он ведь даже старше моего отца, высохший, сморщенный, совершенно лысый. Ребятишки, смеясь, дразнили его «лысой курицей». Я такого никогда не позволяла, мне постоянно внушали, что старших нужно уважать, слушаться, не влезать в разговоры старших.

А потом начались приставания. Его старческие, неприятно дрожащие руки вдруг оказывались на моих ногах, талии, лезли под юбку, когда он оказывался рядом в лодке, и отец не смотрел в нашу сторону. Сначала я стеснялась говорить об этом родителям, думала, что сама каким-то образом спровоцировала эти приставания, взять тот же уплывший купальник. Потом все-таки сказала матери, она отцу. Тот не поверил: «Да ты что, ей всего двенадцать лет». Он, оказывается не только ко мне приставал, но и к Юле. Только Юля была смелее, могла оттолкнуть его, крикнуть что-нибудь обидное, я не могла, слишком сильно было внушение об уважении к старшим. Как-то этот старик явился, когда дома никого не было, стал приближаться. Я попыталась убежать, но он схватил меня, прижался своим слюнявым ртом к моим губам. Я вырвалась, оттолкнула его, отбежала на безопасное расстояние и потребовала, чтобы он ушел. Ушел, но окончательно перестал появляться в нашем доме только после того как Момотко рассказали отцу о том, что это Повольнов (надо же, такая красивая фамилия) был судим за приставания к малолетним, приставал даже к своей дочери, сидел в тюрьме, и надо держаться от него подальше.