Д. Леонтьев - Патриотичные сказки. Тотальный политический стеб

– Что вы делаете каждую секунду? – спросил Глава Государства. – А? Ды́шите! Вот ваши легкие наполняются воздухом и становятся большими-большими. А вот выдох, и они уменьшаются. Так? Вот и с Россией то же самое. Она дышит. Вдохнули мы Болгарию и Киев, потом выдохнули. Вдохнули Калифорнию с Аляской и выдохнули. Была Польша и Финляндия, а после, фьють, и нет их. Была Восточная Германия… ну, и далее по списку. Поняли? Нельзя ничего у России отнять и продать. Она сама у кого хочешь отнимет и продаст. Но контролировать этот процесс невозможно. Потому что дыхание процесс безличный. – Он еще долго объяснял суть евразийства детям, и когда закончил, пора было обедать.

В Москве в это время шла генеральная уборка. Сотня членов ЛДПР и КПРФ весь день мыли деревья и красили ограду Чистопрудного. Ильич тоже помогал – таскал бревно. Вольфович в расстроенных чувствах сидел на бульварной скамейке, обессиленный вчерашними подвигами, и не способен был ни к чему. «Как ты мог? В первую же ночь!» – «Не спрашивай…» – обреченно вел он внутренний диалог. «Сейчас пойду домой, запрусь и выйду только послезавтра, когда Президента встречать поедем», – твердо решил он. К вечеру бульвар блестел как новый. Вольфович, как и обещал, заперся в своей квартире и никуда не выходил два дня.

Глава Государства не любил Hyperloop: от вакуумных технологий у него болела голова и суставы, поэтому, когда позволяло время, предпочитал пользоваться традиционными видами перемещения. Обратно в Москву он прилетел на среднемагистральном МС-21. Ленин и Владимир Вольфович встречали его у трапа. Президент пожал товарищам руки.

– А где ядерный чемоданчик? – удивленно спросил он.

По той скорости, с которой у Вольфовича начали вылезать глаза из орбит, Владимир Владимирович все понял. Лидер ЛДПР рванул через взлетную полосу к забору, ограждавшему аэропорт. Пробив ворота телом, он поскакал напрямик через леса, поселки и водные преграды. Он перепрыгивал девятиэтажные дома, мосты и автострады. Он обгонял последние модели Bugatti Veyron и Maserati GT. Он спешил в бар «Камчатка», где под столом у окна возле батареи должен был стоять смертоносный президентский гаджет. Существование самой Земли теперь зависело от него. И Вольфович полетел. Он не успел сообразить, как это случилось, но он взмыл в облака. Рассекая воздух, под громкий стук собственного сердца он с надеждой высматривал на горизонте очертания Кузнецкого Моста. Так закончился третий день России без Президента.

В далеком евразийском поселении, почуяв близкий конец, старый дед позвал к себе сыновей. Старшему сыну отдал коня, среднему овцу, а младшему, Ивану, билет в Москву на Прямую линию с Президентом. Старший сын вскочил на коня и умчался в степь. Больше всего на свете он любил быструю езду. Средний пошел стричь овцу и делать из шерсти свитера, потому что к бизнесу страсть имел. Младший сел в поезд и поехал в Москву, на стадион Лужники, на встречу с Главой Государства, и оказалось, что в поезде том все пассажиры едут туда же.

– Дозвониться с Востока вообще нельзя. Даже по интернету невозможно, – жаловался попутчик, представившийся Шниперсоном. – Черные губернаторы все провода отрезали. Понимают гады, если Президент узнает, им конец. Ну ничего, я все расскажу. Я доберусь. Яму перед подъездом уже год заделать не могут!

– У нас губернатор белый, но Шнурова в город не пускает, – поддержал разговор пассажир из Литовской ССР по фамилии Жальгирис. – Пусть Владимир Владимирович прикажет. Я и в мэрию писал, и в Правительство. Ни хрена.

– А мой муж детей не хочет, – вступила дама в зеленой шляпке. – Сказал, если Президент по миллиону за каждого не субсидирует, пальцем не пошевелит.

Попутчики глянули на Ивана с молчаливым вопросом: а у тебя что?

– Хочу реабилитировать Ивана Грозного и Бориса Годунова. Не убивали они никого. Царевич Дмитрий и Иван Иванович сами умерли, – промолвил Иван стесняясь.

– Хорошее дело, – одобрил Жальгирис и достал шпроты.

Поезд мчался по льдам Байкала, через Кавказский хребет и Перекопский перешеек. Постепенно пассажиров купе сморило, и они уснули на своих полках. И увидел во сне Шниперсон, что спят курганы темные, солнцем опаленные, и туманы белые ходят чередой, и приснилось Шниперсону, как через рощи шумные и поля зеленые вышел в степь донецкую парень молодой. И чудилось Шниперсону, что на шахте угольной паренька приметили, руку дружбы подали, повели с собой. И радовался Шниперсон, когда девушки пригожие тихой песней встретили, и в забой отравился парень молодой. Вдруг раздался зуммер, и сон Шниперсона прервало прямое включение Президента.

– Изя, здравствуй, – говорил Владимир Владимирович. – Понимаешь, очень много народу ко мне в Москву собралось, город столько не вместит, езжай домой, яму твою уже закопали.

Глава Государства отключился. Шниперсон вскочил с места и сошел на ближайшей станции.

Лежа на верхней полке, Жальгирис уносился душой на выставку Ван Гога, где он со своей девушкой красовался в самом центре экспозиции и принимал восхищение посетителей. Идиллию литовца прорезал зуммер прямого включения.

– Римас, здравствуй. Время мало, я сразу к делу. Слышал когда-нибудь, чтобы я матерился? Дуй домой. Москва не резиновая. «Ленинград» свой «В Контакте» послушаешь.

Жальгирис оделся, забрал со стола открытые шпроты, завернув их в целлофан, и вышел на заснеженном полустанке.

Иван, побеспокоенный шумом покидавших поезд попутчиков, лежал в полудреме. Зуммер прямого включения пробудил его окончательно.

– Вопрос твой, Иван, мне понравился, – благосклонно приветствовал его Президент. – Непростую проблему ты поднял. Мы над ней давно бьемся. Но Пушкина я лично переписать не могу, а уж Репина тем более. Нет у меня пока вариантов. И время сейчас не подходящее. Возвращайся на свою малую родину.

Сеанс связи закончился. На улице светало. Состав стоял на Тихорецкой. Покидая вагон, Иван заметил, что в поезде остались одни женщины. «Выходит, Владимир Владимирович только женщин на Прямую линию пустил?» – задумался Иван. Его любопытство оказалось так велико, что он запрыгнул обратно и затаился в вагоне-ресторане.

В столице, следуя за толпой женщин, Иван прошел в Лужники и сел на самом последнем ряду, чтобы не привлекать внимание. Взоры присутствующих были прикованы к Президенту. Прямая линия началась.

– Каким он был, таким он и остался, Владимир Владимирович! – заохала женщина, представившись Валентиной Степановной. – Орел степной, казак лихой… Зачем опять, опять он повстречался, зачем нарушил мой покой? – дама достала платок и вытерла слезы. – Его печаль, его обиды, его тревоги – ни к чему: моя душа ему открыта, ему открыта одному. Но он взглянуть не догадался, умчался вдаль казак лихой. Каким он был, таким остался, но он и дорог мне такой.