Юрий Лавут-Хуторянский - Клязьма и Укатанагон

– Действительно все так похожи? – спросила Женя.

– Одна к одной. Калиброванные, как говорит Сергей Дмитриевич. А чем они вообще, в принципе, могут отличаться, а?

– Это надо у Бруно спрашивать, – сказала Женя.

– Ну да, – сказала Светлана, – он бы нафантазировал.

– А правда, чего он туда лезет, Свет?

– У тебя что, первый раз в жизни такой вопрос возник?

– У меня? Да я их никогда…

Женщины посмотрели друг на друга.

– Да уж, похоже, – поняла Татьяна.

– Козлы, – сказала Светлана.

– Гуси, – смеясь, поправила Татьяна, – просто гуси.

Крупное яблоко шлепнулось о землю с чмокающим звуком.

– А вот и поцелуйчик, – сказала Татьяна, – здравствуй, милая моя, я тебе дождалси.

– Не поняла.

– А вы думайте, думайте, Сизова.

– Из праха в прах? – спросила Евгения.

– Маладца, Евгения Золтановна.

– А вот и нет, по двоечке вам сейчас выставим обеим! Мы этого ласкового подымем, вот так, фартучком-то его вытрем, голубчика, а потом зарежем и засушим на зиму. Или на компот, а вовсе даже и не в прах.

– Прекрасно, – улыбнулась Татьяна, – неужели еще кто-то сушит яблоки и варит варенья?

– И варим, и сушим, и компот.

– Смотри, сколько их в этом году, не думала на продажу? Со всей деревни. В Москве-то даже в самый сезон на рынках по пятьдесят за килограмм.

– А сколько их нужно привезти, чтобы окупить дорогу, а? И кто тебя туда пустит, если там по пятьдесят за килограмм? Как раз и не пускают, чтоб было по пятьдесят.

– Собрать, перебрать, отвезти в Москву и отдать оптом тем же торговцам…

– Отлично, Тань. Давай, организуй бабу Катю и бабу Шуру, они тебе соберут по целой миске. А завтра хоронить их будешь.

– Ты прям скептик какой, ладно, я сама подсчитаю.

– Вот-вот, ты подсчитай сначала, Крупнова, а пока сядь на место.

– Прямо наша математичка. Как ее?

– Людмила Гавриловна.

– Да, стоит у доски, пишет, Жень, спиной к классу, все начинают гундеть, она разворачивается – и ба-бац – как врежет указкой по столу, так, что все подпрыгнут. И тогда она, в тишине, ласково так скажет: детки, тихо-онечко…

– На самом деле добрая была. Помнишь, какая полная, а умирала – тростиночка и вот такого росточка… на похоронах никого не было.

– Ладно, давайте теперь за ваш дом, за хозяйство и за бизнес.

– А что у вас с фуа-гра, Светлана? Идет дело? – спросила Женя.

– Бежит прямо. Гусят откармливаешь, а потом печенка: м-м-мм, сказка!

– То-то нам ни разу не обломилось, – сказала Татьяна.

– Да есть проблемка одна, Тань, печалька, как нынче говорят. Освежи, запьем печальку.

– И что это за печалька такая?

– Да не понравилось мне там кое-что. А ты, Тань, меня знаешь, если уж мне чего не понравилось.

– Что, не тот вкус оказался у деликатеса?

– Ну, давай опять за здоровье. На вкус о-очень даже. Процесс не понравился. Гаваж называется. Вопрос не буду задавать, все равно не ответите, двоечницы. Так вот, не пошел у меня гаваж этот. Нормальные фермеры, французы, они как делают: приколачивают этим гусятам лапки к деревянному полу и потом, милое дело, три раза в день пропихивают кукурузу им в глотку через специальную такую трубку. Вот так если надавить под горлышко, – показала Светлана, – у него глотка и откроется. Вставляй и набивай его кукурузой! Вот те и пяченочка! Да вот бяда-то, вот горесть-то кака-а, нетути у нас энтой-то штучки-то! Специяльной хранцу-ускай – вот она, промбле-ема-та. Вот она, печа-алька-та!

– Ну ладно, Свет, хватит, скажи нормально.

– Да не шучу, на самом деле не продается, заказывать надо.

– Ладно, ладно, нашла проблему, и так все понятно, – сказала Татьяна, – ничего себе бизнес.

– О-очень у них успешный.

– Совсем с ума сбрендили – лапы прибивать. Фашисты.

– Ужасная жестокость, – сказала Евгения.

– Ну да, бошки им рубить – это мы можем, а вот чтоб процесс, гаваж этот, здесь не получается.

– Не для нас, видно, эти сказки Матушки Гусыни, – сказала Женя.

– Наше дело – потроха с грешневой кашей, – улыбнулась Татьяна.

– Что еще за сказки Гусыни?

– Да вот, Мария моя под руководством Евгении переводит французские сказки. Оказывается, Свет, все франузские сказки – это сказки Матушки Гусыни. «Красная Шапочка», «Кот в сапогах», «Красавица и Чудовище» – все Гусыня рассказала…

– «Красавицу и Чудовище» женщина написала, не помню, как зовут, но не Шарль Перро, – торопливо поправила Женя.

– Поня-а-атно, – сказала Татьяна.

– Я вот и не знала про эту Гусыню, хотя играла Красную Шапку лет семь, наверное.

– Да ты что?

– Да, сначала Шапку, а потом уже всех: Наф-Нафа, Козу и Бабушку под одеялом.

– Наф-Наф – это что? Откуда он там?

– Тань, режиссеры приходили молодые-задорные и вокруг Волка самовыражались, вплоть до танцев волка с козлятами и поросятами. Кордебалет. До тошноты. Никогда так не пьют и не матерятся, как после детских утренников…

– А я помню тебя в «Ромео и Джульетте».

– Был такой эпизод в этой неудавшейся карьере.

– А я не согласна. Что это – неудавшейся? Ты там вообще-то мужа нашла, а еще бы год – и заслуженную артистку получила бы, почему же неудачная…

– Это не я, это он меня там нашел…

– Тем более. Поехал за тобой из Москвы, бросил все.

– Ничего, зато я его в театре тоже неплохо устроила… главный энергетик…

– А я до сих пор не понимаю, почему вы оттуда ушли.

– Да как тебе, Тань, это ж террариум. Инженю, субретки, прости господи, и прыгучие девушки кордебалета. Прыгают все не туда. Это с одной стороны, с его, так сказать. А с актрисами вся режиссура, извини, через постель… Не место там для семьи.

– Гусь ваш очень хорош, – сказала Женя, – стоит напряженно, как скульптура. Древние греки разводили их не для еды, а держали за красоту.

– Да, он такой у нас, вечно напряженный…

– Но мы-то еще не древние, да, девочки? – сказала немного захмелевшая Татьяна, – нам еще кое-что нужно, кроме их красоты.

– Бруно! – резко и громко закричала Светлана. – Пошел отсюда!

Гусь не дрогнул.

– Не нравится ему, Сизова, твое грубое обращение, – сказала Татьяна.

– Bruno, beau, reviens, je vais pardonner, – ласково позвала Женя, но с тем же результатом.

– Дождется он у меня великой французской революции.

– А со своими-то он как, а, Свет, кавалер этот?

– Никак. Давайте за нас, за женщин, за красоту нашу сказочную, а то уже совсем нас эти гуси игнорируют, – сказала Светлана, посмотрев на часы. Все снова засмеялись.

– То есть совсем никак? – выпив бокал, решила уточнить Татьяна.

Светлана повернулась к ней и, глядя в глаза, сказала:

– Крупнова, если это тебя так интересует, то совсем. Ты не поверишь. Просто вот не трахает их ни разу – и все. Понимаешь? Брезгует.

Татьяна, улыбаясь и не отводя взгляда, ласково сказала: