Александр Владимиров - Лже-Абсолют

Снова шум проезжающих машин. И в какой-то из них может быть подмога его преследователям. Срочно бежать!..

Он быстро двинулся по улице. Зачем он идет в ту сторону? А В КАКУЮ НУЖНО? Каков план? Отсидеться, переждать? Где отсидеться? Чего переждать? У него нет ни родственников, ни близких друзей. А если бы и были?..

Со своей улицы он повернул на соседнюю, еще более спокойную и тихую. Тихую – пока, в этот предрассветный час! Но очень скоро город проснется, встанет на уши. И ему придется прятаться от каждого случайного взгляда. И не только от взгляда, повсюду сейчас камеры видеонаблюдения. Беглеца обнаружат быстро!

Что ему сказала Поэтесса? «Я буду рядом и при необходимости приду на помощь». И где она? Правильно говорят: женщинам верить нельзя…

И тут Москвину показалось, будто вновь слышит ее голос, она декламирует очередные стихи:

Федора затрясло, теперь эта лирическая поэзия была для него проклятьем, предательством. Он не верил ни слову, но стихи вновь врывались в него, точно ласковый обман врача в душу обреченного неизлечимой болезнью:

– Пошла ты! – не выдержав, заорал Федор в пустоту улицы.

Он не верил не только ей, он НЕ ВЕРИЛ НИКОМУ! Он знал лишь одно: надо спасать свою шкуру! Как?

А в это время на другом конце города происходили не менее драматические события, героиней которых стала одна молодая особа. Она выходила из ресторана, активно поддерживаемая своим кавалером. Ей казалось, что она не идет, а плывет, словно яхта ее отца, по бесконечным водам океана. Волны бушуют, швыряют судно в разные стороны, и оно вот-вот перевернется…

– Осторожнее, Нинель! – умолял бой-френд. – Здесь ступенька, теперь еще одна…

– Да пошел ты! – отчаянно дыхнула перегаром девица.

– Нинель, – заныл парень. – Я же забочусь о тебе. Ты мне безумно нравишься.

– А ты мне нет, импотент гребаный.

– Импотент?.. Разве ты была не удовлетворена?

– Чем?! Твоим маленьким х…?

– Почему он маленький? – окончательно растерялся юноша.

– Спроси об этом у родителей, – и она заржала, как взбесившаяся лошадь.

– Я постараюсь исправиться…

– Рожденный ползать, милый, может только ползать…

Бой-френд терпел любые оскорбления, очевидно, Нинель ему сильно нравилась. Любопытно, что никто – ни официанты, ни швейцар не смотрели на эту пару с издевкой, или осуждением. Наоборот, все почтительно кланялись пьяной девице, или же предлагали бой-френду помощь. А Нинель, чувствуя безнаказанность, задиралась то к одному, то к другому, причем ее наглость все возрастала. Одному официанту она залепила пощечину, его коллегу – женщину ущипнула за зад, заявив, что хочет новых ощущений. И тут же, хохоча, бросила: «Не надейся, сучка!». Больше всего досталось толстому швейцару при входе, Нинель предупредила, что в следующий раз «засунет ему в задницу пылесос и высосет из брюха весь ненужный сор». Швейцар согнулся и подобострастно захихикал: – Ну и шутница вы!

Старик и Мастер, спрятавшись за соседним домом, наблюдали за этой картиной. Старик усмехнулся:

– Хорошенькое воспитаньице у дочки высокопоставленного лица.

– Какое воспитание! – ответил Мастер, – большинство нашей элиты выбились из низов, не только социальных, но и интеллектуальных. Кто стали в России первыми приватизаторами? Партаппаратчики, люди из торговой мафии, рэкетиры, да так называемые интеллигенты-революционеры…

– А чем вас не устраивают последние? – хитро подмигнул старик, – все-таки интеллигенты.

– По мне это самая страшная порода людей, Василий Петрович. Они – сознательные разрушители, Базаровы ( герой романа И.Тургенева «Отцы и дети», являлся нигилистом, говорил, что его задача разрушать, а не созидать. – Прим. авт.) нашего времени. В конце концов, именно из этой «породы» вышли и Перовская, и Ленин, и Ельцин – вся жуть нашей истории.

– О, да вы философ! Чудненько, чудненько! С каким человечком опять познакомился! Никак закончили МГУ?

– Нет, другой университет, но не менее качественный. Одно время работал в банке, пока не попал под сокращение. Устроиться снова на такую же работу не смог. А жить привык на широкую ногу. Вот мне и предложили… новую «престижную должность», только уже иного качества.

– Каких метаморфоз в жизни не бывает! – согласился Василий Петрович. – Но смотрите, голубчик, она подходит к машине.

Фраза «она подходит к машине», конечно же, была слишком утрирована. Нинель окончательно сломалась, постоянно спотыкалась и падала. Бойфренд снова и снова поднимал ее из грязи, умолял быть осторожнее, ведь она так дорога ему. – Любимая, дай я тебя поцелую!

Нинель не оценила в должной мере ласки ухажера. То ли он был ей так неприятен, то ли сыграли проблемы с переполнением желудка спиртным, но она в ответ выплеснула ему в лицо значительную часть выпитого и съеденного в ресторане. Бой-френд однако, опять не сдавался (вот что значит истинная любовь: неважно к девушке, или состоянию ее отца), он лишь захихикал, утерся и продолжал подтаскивать подругу к автомобилю. И уже открыл дверцу…

– Пора! – скомандовал старик.

Это Мастер понял и без него. Через секунду он был рядом, ударом вырубил незадачливого бой-френда, и вместе с жертвой оказался на заднем сидении. И тут заметил, что старик – еще ловчее, он уже сидел за рулем. Однако произошла заминка, Василий Петрович так осматривал панель управления, точно видел все это в первый раз.

Тем временем бой-френд поднялся, начал звать на помощь, и к нему помчалась охрана ресторана.

– Чего же вы не сказали, что не умеете водить? – закричал Мастер, – я бы…

– Не ругайте неразумного! Сейчас, сейчас я научусь управлять этой дурацкой техникой, – последовал ответ.

Мастер пришел в шок, ничего себе старый хрыч нашел время для учебы! Но машина рванула и так понеслась, будто за рулем – самый опытный автогонщик на свете. Немного протрезвевшая Нинель взирала на все выпученными от удивления глазами. Мастер сказал:

– Я вас похитил.

– О, как это здорово!

– Здорово?

– Да, мой рыцарь! О таком, как ты, я мечтала всю свою жизнь!

Нинель и не думала кричать, драться. Наоборот, открыла сумочку, достала пшикалку и, освежив дыхание, впилась губами в губы Мастера. А он, в свою очередь, и сам не понял, как его закрутил «любовный вихрь». В этом вихре кружились улица, дома, деревья. А звуковым фоном служил раскатистый хохот старика.