Сергей Бичуцкий - Сомнения

Итак, выйдя замуж за молодого лейтенанта-подводника, она уже в девятнадцать лет оказалась одна одинёшенька в далёком и неуютном во всех отношениях северном военном городке, в такой же неуютной и холодной комнате офицерского общежития. Её муж Николай, едва получив назначение и прибыв вместе с молодой женой к месту службы, был направлен на одну из подводных лодок, и буквально через неделю отправился в дальний поход. На дворе была холодная осень, и предстояла долгая северная зима с постоянными ледяными ветрами, и вся её жизнь сконцентрировалась в одной маленькой обшарпанной и продуваемой сквозняками комнате. Выросшая в хорошей ленинградской квартире, девушка имела весьма отдалённое представление о ведении домашнего хозяйства. С раннего детства и до замужества она вместе с бабушкой на всё лето уезжала на дачу, и именно тогда родители и занимались какими– то работами по ремонту и подготовкой квартиры к холодам. Так что даже приблизительных познаний о том, каким образом надо утеплять квартиру у неё не было. Заботливые родители и бабушка, которая беззаветно любила свою единственную внучку, сыграли свою роль. Единственное, что хорошо умела делать Маша, это готовить. Но готовить было некому. И вместо романтической любви её ожидало долгое одиночество в холодной плохо отапливаемой комнате. А тут ещё полярная ночь, ледяным чёрным глазом выглядывающая из-за угла. И Маша затосковала. Её первое знакомство с соседями по общежитию так же оставило свой неизгладимый след. Через неделю после ухода мужа её пригласила в гости соседка Надя, муж которой вернулся из долгого похода в море. Такие события всегда отмечались бурно и широко. Не знавшая местных обычаев, Маша с радостью согласилась. Во время застолья её природная открытость и наивность была воспринята одним из подвыпивших лейтенантов как признак лёгкой доступности, чем он и возжелал тотчас же воспользоваться. Напросившись посмотреть, чем можно помочь Маше, пожаловавшейся на холодную комнату, он тут же приступил к делу, повалив её на солдатскую кровать. Крики молодой женщины, взывавшей о помощи, слились с музыкой, ором и песнями пьяной компании, и на помощь никто не пришёл. Обладавшая сильным характером Маша не сдалась, и нащупав на столе гранённый стакан, схватила его и со всей силы ударила лейтенанта по голове. Насильник потерял сознание. Разъярённая женщина сбросила с себя обмякшее тело, вытащила его за шиворот из комнаты и бросила перед распахнутой дверью загулявшей компании. Водворилась тишина. Маша, почему-то даже не допускавшая мысли о том, что её крики о помощи остались попросту неуслышанными из-за стоявшего шума и гремевшей музыки, и решившая, что именно такими и являются обычаи и нравы офицерского общежития, в первый раз в своей жизни с яростью, в которой сконцентрировалась невесть откуда возникшая ненависть ко всему человеческому роду, смотрела на собравшихся, и срывающимся сквозь слёзы голосом прокричала: – «Сволочи! Ненавижу!». Глядя на растерянных, ничего не понимающих соседей, Маша натолкнулась взглядом на скабрезную улыбку одного из гостей, и вдруг остро, до щемящей боли, где-то в неизведанной глубине своего существа, почувствовала, что все эти люди, все до одного, враги. Непонятно откуда взявшаяся мысль, прочно заняла место в её сознании, а дальнейшее развитие событий только укрепило её.

О происшествии узнали тут же. Что-то скрыть в военном городке было невозможно. Мнение, как всегда, разделилось надвое. Кто-то жалел Машу и негодовал, а кто-то оправдывал молодого лейтенанта, мотивируя это тем, что тот долго пробыл в море и соскучился по женской ласке, и что роковую роль в его неблаговидном поступке сыграла выпитая водка и поведение Маши. Командование, между тем, пребывало в растерянности. Из ряда вон выходящее позорное происшествие, в случае его обнародования и придания ему официального статуса, без всякого сомнения отразилось бы не только на репутации гарнизона, судьбе лейтенанта, но и на судьбе кого-то из командного состава. Без стрелочника никак бы не обошлось. Надо было принимать какие-то меры, но Маша молчала. Не было у командования официального заявления, и это смущало. Прояснить ситуацию отправили замполита военного гарнизона, командира второго ранга Сливко Владимира Семёновича, поскольку происшествие это непосредственно касалось именно его служебных обязанностей. Лида встретила командира хоть и настороженно, но без неприязни, предполагая по своей наивности, что он во всём разберётся и зло будет наказано. Дальнейшее развитие событий показало, что это совершенно не входило в его планы. Выслушав сбивчивый рассказ Маши, замполит перешёл в наступление, сообщив, что до их приезда такого в этом гарнизоне не случалось никогда, и что у командования сложилось определённая точка зрения по поводу причин случившегося, и что, по мнению командования (под командованием замполит имел в виду, конечно, самого себя), Лида сама виновата в том, что произошло. Молчание и недоумённый взгляд девушки совершенно дезориентировали Сливко, и он стал развивать свои предположения, нанизывая одну мерзость на другую, пока не дошёл, наконец, до последнего, по его мнению, самого убедительного аргумента, что, мол, «сучка не захочет, кобель не вскочит», что он так, со всей своей флотской прямотой, слово в слово, и сказал. От возмущения и негодования у Маши потемнело в глазах. Она схватила стоящий на столе тяжеленный гранённый графин, наполовину наполненный водой, и, если бы не реакция замполита, вовремя осознавшего угрожающую ему опасность, то ждала бы его та же участь, что и молодого лейтенанта. Замполит со скоростью пущенной торпеды вырвался из комнаты, удачно вильнув и избежав встречи с брошенным в него снарядом. Первый испуг и растерянность быстро сменились радостью и облегчением. Теперь-то уж оснований для того, чтобы обвинить во всём молодую женщину, было более чем предостаточно. И какая теперь разница, кто там и в чём виноват? Растерянная и уже куда более глубоко оскорблённая этим разговором, нежели поступком лейтенанта, Маша горько заплакала. И, наверное, всё можно было бы уладить и разрешить, а, главное, сберечь её чистое сердечко от ненависти к людям, если бы она не осталась один на один со свалившимся на неё невесть откуда несчастьем. Маша, не получившая поддержки ни от соседей, ни от командования, замкнулась в себе, поэтому обида и недоверие к людям вообще, так неожиданно родившиеся в ней, окрепли и только усилились.

Отцы-командиры, понимая, что этим история может не закончиться, так как никто не мог с уверенностью предсказать, какова будет реакция вернувшегося из похода Николая, приняли решение, которое, по их мнению, должно было окончательно погасить этот конфликт. Сексуально озабоченного лейтенанта отправили в командировку, а вернувшегося из плавания мужа Маши перевели на другое место службы, на Тихоокеанский флот, снабдив его при этом замечательной характеристикой, как бы компенсируя тот моральный урон, который понесла его жена. Конфликт и в самом деле был сокрыт, погашен, а, по прошествии какого-то времени, и вовсе всеми забыт. Всеми, да не всеми. Люди порой и не догадываются, как их неблаговидные поступки могут отразиться на чью-то дальнейшую жизнь. Нагадили и пошли себе дальше. А что там будет с тем, кого обгадили, какая разница? Не нас же. Нет любви к ближнему, равнодушие одно, потому и творим, не ведая что. А жаль! Ну, а Маша, действительно любившая своего мужа, и опасавшаяся, что всё могут представить совсем не так, как было на самом деле, решила ничего ему не говорить. Она понимала, что, если Николай узнает обо всей этой грязи, особенно в той интерпретации, которую она услышала от замполита, то едва начавшаяся семейная жизнь может скоропостижно скончаться. Так называемое «общественное мнение» – ещё то ядовитое зелье. И Маша, понимая все опасности предстоящей встречи с мужем, и пребывая от этого в болезненно напряжённом состоянии, с облегчением вздохнула только тогда, когда тронулся поезд, уносивший их в сторону далёкого и загадочного Тихого океана. «Хоть на Луну! – думала она, – лишь бы подальше отсюда.»