Валентин Иванов - Море – наша любовь и беда

После курса лечения, я продолжал надрывно кашлять, и мне поставили диагноз – осложнение, бронходенит. Не знаю, это ли обстоятельство повлияло или опасения матери относительно влияния пивзавода на увлечения отца, но она настояла, чтобы нас перевели куда-либо подале от моря. Так мы оказались в Леонидово, что в двадцати восьми километрах от Поронайска. Туда можно добратьсся по железной дороге до станции «Олень», но проще местным автобусом, который ходил два раза в сутки.

В Леонидово стояла дивизия, в которую входили танковый полк, артиллерийский, мотопехотный и полк морской авиации. Немногочисленное гражданское население работало в качестве обслуги этой дивизии в магазинах, школах, Доме Офицеров и банно-прачечном комбинате. В последний и был переведён отец главным бухгалтером.

Практически весь жилой фонд этого поселка и всех остальных в южной половине Сахалина был построен японцами. Типовые одноэтажные дома, сложенные из серого кирпича, строились на двух хозяев, с капитальной стеной посредине и раздельными входами с противоположных торцов. Число комнат внутри квартиры было условным, поскольку двери были только у бани, туалета и между холодной и тёплой частями жилого пространства. В средней части Сахалине японцы зимой не жили, используя эти дома лишь в тёплое время, как у нас используют дачи. Поэтому приехавшие сюда русские, первым делом, по периметру здания устраивали завалинки, засыпая их шлаком или опилками, иначе зимой тепло в здании было не удержать. В холодной части дома держали дрова и уголь, поскольку отопительный сезон здесь составляет около полугода.

Тёплая часть при японцах представляла единое прямоугольное помещение, которое на «комнаты» разгораживалось передвижными ширмами, сделанными из реек и оклееными папиросной бумагой. Вселяющиеся русские тут же начинали делать дощатые стены, разделяя пространство на привычные нам комнаты. Туалет был стандартный, солдатского типа с выгребной ямой, поэтому зимой там было достаточно холодно. Интересной была баня. В небольшой комнатке кирпичом выкладывался низкий фундамент, на который водружался огромный чугунный или медный котел, под которым разжигался медленный огонь. В котел наливалась вода, и после её согревания моющийся залезал в котёл сверху. Там он сначала распаривался, как в ванне, а потом мылся. Поскольку русский человек мыться в котлах не привых, он рядом с котлом сооружал полок, а котёл использовал только в качестве ёмкости для горячей воды.

Зимой нередко выпадало столько снега, что дома после снегопада оказывались полностью погребены под снежными массами, только трубы торчали поверх. В таких случаях, утром, прежде всего, нужно было спрессовать снег при попытке открыть наружную дверь, а потом окапываться, утрамбовывая снег по сторонам прохода.

В посёлке был свой центр, точкой отсчета которого служил Дом Офицеров. Он же был и культурным центром. Отсюда в сторону станции шла дорога, по правой стороне которой после того, как минуешь станцию, располагались авиаторы, затем пехота и артиллеристы. Танковый полк стоял в самом конце этой линии, а напротив него слева располагался стрелковый полигон. Все полки были огорожены заборами в два с половиной метра, имели КПП (контрольно-пропускной пункт) и ворота для проезда техники. На территории каждого полка был свой солдатский клуб. Поскольку солдаты ходят в кино бесплатно, туда не слишком сложно было проникнуть и пацанам.

В посёлке были две двухэтажных школы – в центре и на окраине танкового полка. Поскольку наша семья поселилась на окраине, в эту окраинную школу я и пошел в первый класс. Школа эта была начальной, а центральная давала полное среднее образование. Туда же пошли и мои браться – Женя во второй класс, а Санька в третий. После уроков мы не торопились возвращаться домой, а направлялись в спортгородок танкового полка, заодно посматривая, нет ли сегодня фильма в солдатском клубе. Летом мы целыми днями пропадали в полках либо на полигоне. Обедали в солдатских столовых. Там была пища для настоящих мужчин – как правило, гречневая или перловая каша – намного вкуснее, чем дома. Домой приходили только ночевать, но родители смотрели на это совершенно спокойно.

Приключения мои начались прямо с первого класса. Поздней осенью лужи покрывались льдом, и на переменках мы катались по этому льду на ботинках или сапогах. Как-то раз, сильно разогнавшись, я споткнулся и упал на выставленную вперёд правую руку. Почувствовал боль, но на морозе она была терпимой. На уроке учительница обратила внимание на мой бледный вид и, осмотрев руку, которую я прятал под крышкой парты, тут же отправила меня в госпиталь, где мне наложили гипс. Первоклашки в это время осваивали азы чистописания, выводя палочки и крючочки в тетрадях-прописях. Я так наловчился писать эти крючочки левой рукой, что после снятия гипса была целая проблема заставить меня писать правой, как положено нормальному советскому ученику. Писать левой в школе было категорически запрещено. Тут дело было ещё и в том, что писали мы стальными перьями. При этом важно было не просто правильно отобразить контур буквы, но изобразить её под правильным наклоном и с правильным нажимом, когда вертикальные движения пера должны оставлять более жирный след, чем соединительные линии, а переход между жирной линией и тонкой должен быть непременно плавным. Пиша левой, я делал наклон букв в противоположную правильной стороне. Позже я узнал, что каллиграфические муки у китайцев несравнимо больше, чем у советских детей.

Как только меня переучили сносно писать правой рукой, случилась «вторая часть мармизонского балета». Наш поселок и несколько других окрестных снабжались электроэнергией от Поронайской ТЭЦ. Поскольку в Поронайске было несколько предприятий, которые днём потребляли значительную часть этой энергии, в районе семи часов вечера происходило переключение режима работы ТЭЦ с дневного на вечерний. При этом лампочки в домах мигали, и частенько свет гас на полчаса, а то и более. Во всех военных госпиталях, клубах и казармах на этот случай были предусмотрены дизельные генераторы, а в домах у всех наготове стояли керосиновые лампы.

В тот злополучный вечер родители пошли в кино, а мы с братьями остались дома. Телевизоров тогда не было, мы обычно читали книжки или тайком от родителей покуривали отцовские папиросы. Тут, главное, было вовремя услышать скрип калитки и руками разогнать дым, прежде чем войдут родители. Иногда нас застукивали, давали подзатыльники и говорили «правильные слова» о вреде курения. Слова, понятно, не оказывали решительно никакого воздействия, а подзатыльники вовсе не воспринимались как нечто обидное – скорее как напоминание не хлопать ушами.