Светлана Гусева - Сказочница

– Слушаю.

– Москва на проводе, – прошептал Василич и переключил на межгород.

У всех свои тараканы – звонки «сверху» вызывали у бедняги такую робость, что пропадал голос и учащался пульс. Обычно после звонка Василич глотал таблетку валидола – на всякий «пожарный». Вот и еще один пунктик – излишне трепетное отношение к собственному двадцатишестилетнему организму.

– Слушаю, – снова произнес Маэстро.

– Прочел твою записку, профессор, – собеседник не счел нужным поздороваться. – Опять буянишь?

В трубке слышалось тяжелое, сердитое дыхание. Маэстро вспомнил последнюю встречу с заместителем министра – врачи давали тому от силы несколько месяцев. А вишь ты – выкарабкался!

– Ну что вы, Анатолий Павлович. Продолжаю свои исследования, и вместе с ними рассуждения, только и всего. Кто не задумывается о будущем, тем более в нашем с вами возрасте – тот беспечный и недалекий человек.

Вот тебе, министерская крыса. Посмотрим, как теперь запоешь.

В трубке закашлялись. Все-таки победить смерть окончательно не удавалось еще никому.

– Всецело согласен. Но ваш тон не выдерживает никакой критики, профессор. Нельзя же так набрасываться. Вспомните о толерантности.

– Толерастии? – презрительно скривил губы Маэстро.

– Толерантности, – собеседник сделал акцент и помолчал. – Мы не можем ущемлять чьи-то права слишком навязчиво, понимаете? А вы… Вы же говорите о ваших же согражданах, профессор. Все они чьи-то дети, родители, учителя, бабки-дедки и прочие родственники. Поднимется крик о правах и нарушении оных. Вам оно надо, дражайший? Вы до сих пор не предоставили никаких доказательств – только домыслы. Похищениями занимается полиция, ФСБ подключится со дня на день. А вы говорите – колдуны? Я был склонен вам верить в последние годы, но эта вера стоит государству больших денег. Вы меня понимаете? Нельзя вечно прикрываться отчетами и коробками никому не нужных чертежей.

Все та же трусливая песня. Маэстро вытащил из кармана носовой платок и промокнул лоб. Неторопливо сложил платок и вернул на место.

– Совсем скоро я предоставлю вам веские причины увеличить финансирование.

– Действительно? – вежливо удивились в трубке. – На вашем месте я бы поторопился, уважаемый Дмитрий Аристархович.

– Будьте покойны. До свидания.

Маэстро подержал трубку на весу и бросил.

Ничего, скоро вы запоете совсем по-другому. Клубочек все разматывается себе, не стоит на месте. Маэстро натужно усмехнулся.

Его кабинет, бесконечные стеллажи с книгами, книжицами и талмудами были созданы ради этого часа. До прихода Маэстро Институт метафизики загнивал, доживая последние дни мелкими заказами. Конструктора не знали, что им рисовать, программисты раскладывали пасьянсы на допотопных машинах. Пять этажей вверх, два – вниз, лаборатории, охрана, сигнализации на каждом углу. У него самого никогда не было ни компьютера, ни личного ноутбука. Просто так, что ли? Работа велась давно и упорно, ради этой самой работы многое, очень многое было поставлено на карту. Вышколенные сотрудники, тишина в коридорах, высокие оклады и редкие премиальные.

Да что там, сам Институт создавался с одной целью – неужели непонятно? Его работа не синекура какая-то, опасность существовала на самом деле. Беспечный Коленька подобрался слишком близко к змеиному логову – и попался. Ради его памяти и ради всеобщего блага Маэстро должен раз и навсегда уничтожить рассадник заразы.

Он посмотрел на кульман и тяжело поднялся из-за стола. Восемь часов – детское время, еще рано бить баклуши в одинокой, полупустой квартире. Здесь – его крепость, его дом, его линия обороны перед нависшей угрозой, которую никто не хотел признавать.

Но Маэстро знал, как устранить ее раз и навсегда.

Набитый хламом аквариум да пара чучел в углу – все, что осталось от Музея живой природы, занимавшего Охотничий замок после революции. На стенах кабинета, соединенного с архивом коротким узким коридором, когда-то висели маски животных, водившихся в окрестных лесах, старинный шкаф красного дерева покосился под тяжестью гербариев и неумелых минералогических коллекций. Когда музей в тридцатых годах закрыли, как идеологически чуждый, в замке ненадолго устроили детский дом, но часть помещений так и стояла закрытой еще очень долго.

Калидас и сам не мог сказать, почему до сих пор не разобрал остатки – аквариум он использовал как мусорную корзину, а чучела… Чучела служили эстетическим целям. В моменты сильного раздражения пальцы непроизвольно складывались в нужную хасту, и полинялая кабанья морда превращалась в лицо наиболее рьяного оппонента из Малого круга. Конечно, иллюзия держалась недолго – как раз хватало, чтобы с наслаждением отхлестать тупицу по щекам свернутой в рулон газетой. В остальное время морды его не беспокоили. Калидас усмехнулся и одним движением смахнул с последнего чучела пыль.

Все никак не хватало времени разобрать бумаги, грудой сваленные на столе. Можно было бы изловчиться и подобрать подходящую хасту – но какую сингулярность прикладывать, с учетом вектора и нестабильной розы ветров, Калидас не знал. Не с его всегдашней неуверенностью испытывать новые заклинания на собственном рабочем месте. Он раскрыл тяжелую створку дореволюционного секретера, за которой скрывалось зеркало, одернул свитер и поправил манжеты рубашки. Запустил пальцы в рано поседевшую шевелюру, приглаживая непослушные космы. Сколько раз он просил составить какую-нибудь микстуру, чтобы не потеть так сильно – но лекарь знай отмахивался. Ему не понять, в его тридцать восемь, что такое волноваться перед свиданием!

Калидас расстегнул верхнюю пуговицу и распахнул окно, жадно вдыхая влажный, остро пахнущий зеленью вечерний воздух. В парк, окружавший замок, почти не долетал ветер с залива, и даже во время штормового предупреждения можно было без опаски гулять, не доходя лишь пару десятков метров до прибрежной полосы. Смешно – каждый раз он так сильно боялся, что она не придет, и при этом ничуть бы этому не удивился. Кому нужен никчемный, ничего толком не добившийся почти старик?!

По паркету застучали острые каблучки, и Калидас поспешно обернулся, загораживая раскрытое окно. Быстрым движением сложил пальцы левой руки в простейшую хасту – свечи с легким шипением погасли. В тени морщины заметны не так сильно.

– Мой сладкий, – Жанна, ворвавшись в кабинет, бросилась прямо к нему.

Нежные ладони обхватили голову архивариуса точным, сильным движением. Она запустила в жидкие с проседью волосы длинные пальцы с алыми ноготками и запечатлела на лбу Калидаса жадный, шумный поцелуй. Потом чуть отпрянула, давая ему возможность разглядеть новую короткую прическу, шаловливые стрелки на глазах и платье с глубоким декольте. Удостоверившись, что архивариус оценил прелести по достоинству, Жанна снова придвинулась к нему вплотную.