Максим Долгополов - Россия должна жить

На миг услышала чей-то голос: «Да как он смел так оскорбить тебя, да еще при всех! Ты не должна искать встречи с ним. Немедленно развернись и уйди! Пусть подойдет первый, попросит прощения сам».

Мария не сбавила шаг. Просто ответила – то ли голосу, то ли себе самой: «Он вчера был уставший. Нет, я не считаю себя виноватой. Мои слова не были дамской глупостью. Потом, когда он простит меня, я еще раз предложу зачитать манифест во всех селах. Даже там, где читали, ничего страшного, если второй раз. Но сначала помиримся».

Подумала, может, свести к шутке. Мол, если бы не была губернаторшей, сказала бы мне подружка, что в манифесте царь разрешает институткам жениться на гимназистах. И я непременно поверила бы в эту глупость. А еще можно вместе посмеяться над неграмотными мужиками…

Вошла в залу. Андрей, привстав возле стола, беседовал с городским головой, человеком тучным и преклонным – стоять ему было проще. «Какой он деликатный», – подумала Мария. И зашагала к мужу.

– Хорошо, так и будет… Мария, здравствуй. У тебя новый прожект? Это твоя новая дуэнья? – дважды спросил муж с легким раздражением.

– Именем русской свободы!

«Дуэнья» шла следом. Марии показалось, будто она хочет ее обогнать. Но отказалась от намерения. Внезапно крикнула:

– Пожалуйста, отойдите от палача! Отойдите от него, немедленно!

И взмахнула сумочкой.

Мария взглянула в глаза незнакомке, только что крикнувшей о русской свободе, и все поняла. Правой рукой удерживала Митю, левой – обняла мужа. «Может, мне отбросить ребенка в сторону?» – думала, ужасаясь этой мысли. Сама, побеждая страх, глядела в глаза незнакомке, будто стараясь сказать: «Я не брошу ребенка, я не отойду».

Дверь распахнулась, в приемную залу влетел Иваныч. Городской голова, напротив, кинулся в сторону, сел на корточки возле кресла.

– Пожалуйста, отойдите! – отчаянно закричала девица. И, увидев, что Мария не отходит, швырнула сумочку в сторону окна, где не было ничего и никого, кроме цветов…

Мария, когда читала газеты о терактах, была уверена, что разрывной снаряд гремит, как гром, что огонь вспыхивает фейерверком и разлетаются клубы черного дыма. Однако звук был резкий, громкий, но не оглушительный. А дым – желтоват. Толкнула взрывная волна, стол за спиной помог устоять.

Что-то мягкое, мокрое ткнулось в лицо. Мария на секунду ужаснулась, но поняла, что это оторванный сочный пальмовый лист.

Ошарашенная девица стояла на месте, когда к ней подбежал Иваныч и с размаху ударил кулаком в лицо.

Статистика по терактам и приговорам военно-полевых судов

По данным местных властей МВД России, с февраля 1905 года по май 1906 года в результате терактов погибло:

Генерал-губернаторов, губернаторов и градоначальников – 8

Вице-губернаторов и советников губернских правлений – 5

Полицмейстеров, уездных начальников и исправников – 21

Жандармских офицеров – 8

Генералов (строевых) – 4

Офицеров (строевых) – 7

Приставов и их помощников – 79

Околоточных надзирателей – 125

Городовых – 346

Урядников – 57

Стражников – 257

Жандармских нижних чинов – 55

Агентов охраны – 18

Гражданских чинов – 85

Духовных лиц – 12

Сельских властей – 52

Землевладельцев – 51

Фабрикантов и старших служащих на фабриках – 54

Банкиров и крупных торговцев – 29

Всего: 1273

С 1905 по 1907 годы в Российской империи были казнены 1293 человека, включая лиц, осужденных за уголовные преступления.

Побои прекратились почти сразу. Вера их почти не запомнила. Зато она вспоминала снова и снова, как поднимает сумочку с бомбой. Как кричит: «Отойдите!» – и швыряет ее…

Иногда под ноги большеглазой, рыжеволосой дурочке-губернаторше, похожей на Аленушку с картины модного художника Васнецова. Еще до взрыва жутко вскрикивал ее молчавший ребенок, и Вера просыпалась. И тогда сумка, как в реальности, летела к подоконнику.

Ей было стыдно. Во-первых, не справилась с заданием Боевой организации. Во-вторых, ей предложили совершить новый подвиг, а она – не смогла.

О том, каким должен быть подвиг, объяснил адвокат, член БО, приехавший из Санкт-Петербурга. Убедившись, что их не подслушивают, он сказал чуть укоризненно:

– Плохо получилось. И вы ошиблись, и товарищи ошиблись… в вас. Но борьба продолжается. Вы должны показать всей России, что ваша минутная растерянность никак не соотносится с вашими убеждениями. Вас пригвоздят к Позорному столбу скамьи подсудимых, но вы должны превратить ее в Башню Стойкости.

Вера, еще не разучившаяся мыслить конкретно, на миг испугалась, представив, как ее прибивают гвоздями к скамье. Потом устыдилась, что не поняла метафоричность сказанного.

– Пусть товарищи не сомневаются, я прокляну тиранию во время последнего слова и пожелаю, чтобы губернатора-палача как можно скорее настигла справедливая кара от рук товарищей.

– Мы и не сомневались, что вы обличите тиранию на суде, – мягко сказал адвокат. – Но вы также должны сказать то, что вас, сразу после ареста, избивали, секли и насиловали.

– Но ведь этого не было! – ответила Вера. Увидела на лице адвоката огорчение и разочарование, устыдилась. Ведь он проделал такой путь, на средства из партийной кассы. Добавила: – Меня били, но немного. Можно я об этом скажу? Даже что били сильно и угрожали…

– Этого недостаточно, – прервал ее адвокат. – Вы обязаны публично заявить, что над вами надругались. Подробности излишни: вы могли их не запомнить, а если их потребуют – воззвать к отцовским чувствам судей и прокурора. И непременно добавить: если я пойму, что ношу в себе каиново семя, я избавлюсь или от проклятого плода, или от оскверненной жизни. И это, господа-палачи, будет на вашей совести.

Вере показалось, будто ее опять оглушила взрывная волна. Все равно нашла силы ответить:

– Но ведь… это грех.

Адвокат посмотрел на нее с огорченным интересом:

– Грех что – аборт или самоубийство?

«И ложь тоже!» – чуть не крикнула Вера. Она только сейчас с ужасом поняла, насколько не подходит для борьбы за народное счастье. Не раз представляла, как подорвет сатрапа бомбой и погибнет при взрыве. Это не самоубийство, это гибель в бою. Представляла, как ее арестуют и возведут на эшафот. Но лишить себя жизни самой?

Оказывается, она была не готова даже думать об этом.

– И аборт, и самоубийство, – тихо ответила Вера. И неожиданно добавила: – Двойной грех.

– Это правда грех? – с удивлением и презрением спросил адвокат. – Впрочем, вы должны понимать, что вам не угрожает ни первое, ни второе. Если вас действительно не насиловали. И кстати, чтобы сказанное выглядело особенно достоверно, не забудьте напомнить, что ваша старенькая мать не перенесла чудовищного позора единственного ребенка и скончалась.