Марк Кутроу - Два рассвета в один день

Я вернулся домой с кладбища, где долго стоял возле его могилы, просто находясь в ступоре и практически ни о чем не думая. Я открыл ворота и увидел ухоженный сад, в котором он часами возился каждый день. И теперь саженцы, заботливо выращенные им, осиротели. И я был одним из них… Трижды осиротевший, молодой саженец. Я проникся острой скорбью и горько зарыдал. Продолжая заливаться слезами, я зашел в сад, прошелся между посаженными в несколько рядов деревьев, кончиками пальцев касаясь их листьев; сел на взмоченную утренней росой траву и обнял ствол груши, которую Медер посадил еще перед моим отъездом в Германию. Мне жутко захотелось с кем-нибудь поговорить, и я завел разговор с садом:

– Ну, что же вы, безмолвные свидетели моего горя, не оплакиваете того, кто вспоил вас свежей водой?! Неблагодарные! Всех вас на дрова пущу! Хотя, нет, я погорячился. Знаю, вы отвечали ему добром на его заботу: вы плодоносили для него каждый год, и он наслаждался сочностью ваших фруктов. А я?! Что я сделал для него?!

Я осекся. Мне было мучительно тяжело от той мысли, что я беспечно развлекался в то время, когда мой брат, истекая последними каплями жизни, не переставал думать обо мне. Горькая истина раздирала мою душу в клочья: я никогда не любил его так сильно, как он меня любил. Вслед за этим открытием во мне появилось дикое желание бежать прочь. Бежать так долго, пока силы не иссякнут, пока стопы не покроются кровавыми мозолями, и пока все тело не будет изнывать от боли. Но я не побежал. Я остался сидеть и пустым взором смотрел на небо, хаотично расчерченное ветвями деревьев.

**********

Прозвенел будильник Лу. Громкая и неприятная мелодия отдавалась в моем мозге тяжелым металлическим скрежетом, вырывая меня из сладких объятий дремоты, в которую я снова провалился, сидя у стены. Я выключил будильник и посмотрел на Лу. Всего час назад она проснулась от еле слышного писка, а сейчас ее разум игнорировал звонкий лязг будильника, давая еще немного отдохнуть изнуренному телу. Ее красивое лицо было так безмятежно, что мне не хотелось ее будить. Пусть еще поспит: все-таки нет большего блаженства ранним утром, чем лишние пятнадцать минут сна. Я тихо встал и пошел умываться. Умывшись, я прошел на кухню, медленно задвинул стеклянную перегородку, стараясь сделать это максимально бесшумно, и принялся готовить нам завтрак. Я приготовил около дюжины гренок, которые ей очень нравились и которые она всегда уплетала с неподдельным удовольствием:

– Мммм, так просто и так вкусно, – сказала она, когда я в первый раз угостил ее этим незатейливым лакомством из моего детства.

Лу постучала кончиками пальцев по стеклу, и, обернувшись, я увидел в затемненном стекле стройный силуэт ее голого тела. Она сладко потянулась, приблизилась к двери и поцеловала мое отражение.

– Почему ты не разбудил меня? – прошептала она сонным голосом, потом втянула аппетитный запах, густым туманом стелившийся по кухне, – О, жаренный с яйцами хлеб!

– Вчера ты из-за меня поздно легла, и я почувствовал себя немного виноватым. Поэтому не стал будить.

– Ничего, я в автобусе успею еще поспать, – она снова улыбнулась и поцеловала меня в щеку. Она всегда улыбалась. И даже тогда, когда мы возвращались с поля, она, утомленная и голодная, дарила мне улыбки одну за другой.

Мы быстро позавтракали гренками, запивая их холодным кофе, который продавался в жестяных банках в обширном разнообразии сортов и способах его подачи. И после, разложив рабочую одежду по рюкзакам, мы поспешили к месту сбору, откуда автобус каждое утро забирал не успевших толком отдохнуть трудяг. Сегодня мы пришли последними, и на углу уже толпились десятки девушек-таиландок, которые стояли небольшими группами и оживленно что-то обсуждали на своем языке, местами похожем на мяуканье. Лу пошла к своим подружкам. Они, судя по прошедшему в толпе хохоту, встретили ее какой-то шуткой. Лу бросила веселый взгляд на меня и в тон им что-то ответила, от чего ее соотечественницы еще раз засмеялись. Я же нашел Гошу, стоявшего отдельно от всей этой орды нелегалов, и помахал ему рукой. Увидев меня, он направился в мою сторону, и я тоже двинулся ему навстречу. В этом маленьком городке Чангоп было мало русскоязычных, а в нашем трудовом отряде нас и вовсе было только двое. Гоша был тридцатишестилетним русским с Владивостока, который бóльшую часть своей жизни валил лес в Приморском крае. Но внешне он никак не был похож на лесоруба: он был худым, и смотря на его казавшееся немощным тело, никто бы и не сказал, что он способен выдержать хоть какую-либо физическую нагрузку. Но внешность обманчива. Я работал с ним в теплицах, где мы собирали арбузы. Эта работа считалась самой тяжелой из всех. И когда мы, остальные работники, к концу дня валились уже с ног, он все еще продолжал с остервенелым упорством толкать свою наполненную арбузами тачку внутри теплицы, где, даже стоя спокойно и ничего не делая, можно было свалиться без сознания от острой нехватки воздуха.

До того, как переехать к Лу, я жил с Гошей, и между нами завязались дружественные отношения еще в пору арбузной лихорадки: мы так шутя называли те два месяца, за которые заработали приличную сумму, трудясь в теплицах.

– Здорова, Аян!

– Салам, Гоша! Как ты?

– Нормально. Слушай, брат, ты слыхал что-нибудь за G1?

– Да, виза беженца. А что? Хочешь себе сделать? Не советую, Гоша. Не знаю, как в России, но в Казахстане по головке точно не погладят за это. Там же в органах не станут разбираться, какую причину ты указал: бытовую или политическую.

– Да, по фигу мне! Уже через неделю мне выезжать надо – я здесь уже почти три месяца. Потом снова заезжать. Лишние расходы. А так можно спокойно работать, не уезжая.

– Оставайся нелегалом.

– Да ну… Поймают, потом уже и не вернешься.

– Так-то с G1 тоже нельзя работать. Если попадешься, депортируют.

– Ну, с ней хотя бы по улицам можно спокойно ходить.

– Ходим же уже полгода нелегально – и ничего! Ладно, если ты уж решился делать эту визу, то у меня есть знакомый, который сможет помочь с этим. Потом после работы я зайду к тебе, поговорим. Пошли, вон за нами «лимузин» едет уже.

Я зашел в автобус и сел на место, которое Лу заботливо заняла для меня. Хотя она, как всегда, улыбалась, было видно, что она не выспалась и совершенно разбита.

– Лу, до поля еще час-полтора ехать. Поспи.

Она забралась с ногами на сидение и положила голову мне на колени. Я гладил ее волосы и думал о том, какая она молодчина. По ее же словам, с ее внешними данными она с легкостью могла бы зарабатывать в Таиланде хорошие деньги, продавая свое прекрасное молодое тело туристам, но вместо этого она отправилась в Корею, чтобы честным трудом кормить себя, престарелую мать и сестренок. Отца у нее не было, и Лу, как старшая из детей, взяла на себя бремя ответственности за семью. Мне было ее жалко, но вместе с тем ее поступок вызывал во мне уважение к ней. Я подумал, что в ней было больше мужества, чем во мне. Я бы никогда целенаправленно не приехал бы в Корею, зная, какая каторга ждет меня здесь. Закрыв глаза, я зарылся в своих воспоминаниях, удивляясь тому, как порой непредсказуемой бывает судьба человека. Ведь совсем недавно я и подумать не мог, что буду нелегалом в стране утренней росы.