Андрей Глебов - Ловушка для Хамелеона

– Покорнейше благодарю! Только если хочешь знать, я написала заявление об увольнении! – это был даже не козырь, а сокрушительный удар припасённой «пустышкой» забивающего насмерть козла.

– Как? – для него это был настоящий нокдаун.

– А вот так! Не нравится мне быть гидом-переводчиком! Чувствуя себя прислугой! И арабы со своими откровенными взглядами надоели! Решено! Окончательно и бесповоротно! В понедельник подаю заявление! Сегодня не стала, не хотела начальству портить настроение на уик-энд.

– А для меня, я понимаю, ты эту новость приберегла на десерт! – Жорик вцепился пальцами в край стола.

– Хотела обсудить это в спокойной обстановке, но ты сцену устроил по поводу кофе.

– Я?

– Ты!

– Ну, всё! – не нашёлся, что сказать Жорик и встал. – С меня хватит!

Он собрал бумаги, сложил их в дипломат, взял ключи от машины, обулся и стал надевать куртку.

– Куда? – полюбопытствовала Люда.

– В Йемен! – тявкнул Жорик. – За свежим урожаем мокко! Мешка хватит?

– Жорик, ну прекрати! – её лицо приобрело выражение просительницы в кабинете всесильного чиновника. – Не надо никуда ехать!

– Надо! – он взялся за дверную ручку.

– Хочешь, я извинюсь!

– Нет!

– Ну, я виновата! – она встала на цыпочки и чмокнула мужа в щёку. – Давай сюда дипломат.

Он едва не поддался на уговоры, но уязвлённое мужское самолюбие дёрнуло его за язык.

– Отстань! – звякнул колокол.

Дверь хлопнула, и на бетонные ступени посыпались удары удалявшихся штиблет. Жорик не стал вызывать лифт, не дав жене возможности удержать себя на лестничной площадке.

Огорчённая разладом Люда вернулась в квартиру и заплакала, роняя капли соли в раскрытую сахарницу. Обиженный же Жорик выгнал из гаража ВАЗовскую шестёрку и погнал её в центр города.

Вождение успокаивало. Свободная от машин дорога не требовала к себе пристального внимания и сосредоточенности. Горечь постепенно исчезала, уходя в песок тяжёлой влагой. Жорик не заметил, как доехал до Садового кольца, перебрался через Москва-реку по Крымскому мосту и выкатил на Ленинский проспект. Только завидев стелу с памятником Гагарину, он сообразил, где находится. Жорик колесил в юго-западном направлении ещё минут пятнадцать, потом развернулся и, останавливаясь на светофорах и роняя пепел в приспущенное окно, поехал обратно. Мелькавшая за окном Москва, не верившая ни слезам, ни жалобам, напустила матовую плёнку сумерек и неожиданно разрыдалась мелким дождиком. У неё сегодня тоже было гадкое настроение.

Жорик вышвырнул окурок, закрыл окно и включил дворники. Прохожие на тротуарах раскрыли зонты, а стоявшие на остановках люди забились под навесы. Приближаясь к одной из таких остановок, он заприметил мужчину с портфелем, в сером плаще, с поднятым воротником и в шляпе. Его правая рука, обтянутая чёрной кожаной перчаткой, повисла параллельно асфальту. Немного поколебавшись, Жорик мягко подкатил к ловцу такси.

– Добрый вечер! – поздоровался мужчина, открыв дверцу.

– Добрый, – ответил Жорик и подумал: «Какой он, к чёрту, добрый!».

– Измайловский парк! – сказал незнакомец.

– Садитесь, – кивнул Жорик. Ему было всё равно куда. Хоть на Луну.

Незнакомец сел и промолчал всё дорогу. Жорику хотелось поговорить с пассажиром. Он несколько раз поворачивался в его сторону, но, не видя его лица, скрывающегося за поднятым воротником и полами шляпы, раздумал завязывать беседу.

«И этот не в духе, – определил он. – Что за день?!»

Получив в награду трёхрублёвую купюру, Жорик усмехнулся побочному доходу и проводил молчуна взглядом. Серый плащ превратился в размытое дымное пятно и растворился во влажном покрывале наползающей ночи. Налетевший порыв ветра сорвал с клёнов красно-рыжую листву и понёс её по улице. Несколько квитков прильнули к лобовому стеклу, закрыв на секунду обзор, но щётки дворников смахнули яркую аппликацию.

Дождь, слякоть, листопад… Сплин, хандра, тоска зелёная… Осенняя меланхолия.

Жорик добавил к октябрьской грусти печальный вздох и поехал домой. Вечерний моцион, даже пусть и на колёсах, вещь всё же достаточно полезная.

Такого же мнения, по-видимому, придерживался и «серый плащ». Тем паче, что морось прекратилась, и тучи поползли к востоку, расчищая небо. Прогулка на свежем воздухе в зелёном, насыщенном кислородом лесном массиве возымела для организма оздоровительный эффект. Для человека, занимающего ответственный пост на напряжённом участке работы, вещь просто необходимая после трудового дня. Мужчина неспешно отмерял шаги по дорожкам парка, менял направления, останавливался у скамей, примеряясь, можно ли сесть на их сырые планки и шёл дальше. В праздном шатании он как бы ненароком, оказался у череды металлических коробок гаражей, вытянувшихся в неровную шеренгу на окраине парка. Ворота боксов были заперты. Владельцы автомобилей в это позднее время торчали дома в тепле у телевизоров. Любителей бега трусцой и собачников со своими четвероногими друзьями этот уголок парка, видать, не манил. Да и погода совершенно не располагала к прогулкам.

Окончательно удостоверившись, что в этом безлюдном месте он один, серый плащ шмыгнул в щель меж двух ржавых стенок с клоками отслоившейся краски и глухо выругался, наступив на что-то мягкое и склизкое. Здесь явно ступала нога человека, чей потревоженный продукт жизнедеятельности, прикрытый палой преющей листвой, шибанул в нос смердящей гадостью.

У него был электрический фонарь, но он им не воспользовался. Кромешный мрак еще не успел накрыть узкий тупик, и напряжённый взгляд смог различить в загаженном закутке слежавшуюся за годы кучу хлама, посыпанную сверху осколками битых бутылок, тряпьём промасленной ветоши и размокших листов газет. Мужчина достал из портфеля бумажный свёрток и развернул его, выуживая пальцами мятую жестянку с утопленной крышкой.

Зажав портфель меж колен и нагнувшись, он аккуратно втиснул пустышку «кильки в томате» в горб мусора. Крохотный ландшафт нисколько не пострадал от нововведения, приняв в своё лоно новый предмет. Устраивая банку, мужчина брезгливо морщился и не дышал. Он старался уберечь свои рецепторы обоняния от витавших вокруг миазмов, распространявших гадкое «амбре» потревоженной клоаки.

Когда он закончил дело и выскользнул из железного аппендикса, оскудевшие лёгкие жадно всосали в себя сырой воздух парка. Мужчина поправил брюки, имитируя возню с ширинкой, застегнул плащ, тщательно отёр подошву о траву и пошёл в сторону станции метрополитена. Вокруг по-прежнему было ни души.

Как порой хорошо одиночество! Но как редко удаётся быть наедине с самим собой! А оставаться самим собой – задача трудная вдвойне!