Андрей Семке - Штрочки

Люди придумывали им самые непонятные прозвища. «Самоварами» называли инвалидов, оставшихся без ног и рук, «обрубками» тех, кто потерял на войне руки. А ещё были «костыли», «мочалки»…

Наш герой один из немногих, кто помнит эти страшные дни, страшные послевоенные дни унижения и непонимания со стороны здоровых, полноценных людей, которые не нюхали порох, не замерзали в блиндажах и окопах, не делили небольшой кусок сухаря на дюжину человек. Самым страшным было то, что они говорили в спину и боялись сказать открыто в лицо.

– Калека-нищеброд, – слышалось вслед тележке, которую сколотил из нескольких досок наш молодой парень двадцати пяти лет, у которого до войны было всё: перспективы стать гениальным учёным, замечательная и дружная семья, расстрелянная фашистами в сорок третьем, любимая девушка…

– Почему ты не сдох, – говорили те, за кого он воевал, которые обязаны ему миром, а не рабским существованием…

– Развелось калек, пройти невозможно, когда вас уже всех сгребут в кучу и расстреляют, чтоб запах не портили, – говорили дамочки в вечерних платьях, которым война стала подспорьем в жизнеобеспечении, которые из-под полы продавали хлеб и сахар, наживаясь в голодное время и зарабатывая имя и процветание…

Разве можно понять человека, который потерял ноги, чтобы спасти сотни солдат, стоя в жуткий мороз в водяной жиже до последнего патрона сдерживая натиск немецких сил. Нет, конечно, он был не один. На это задание был направлен взвод двадцатилетних парней, молодых крепких, здоровых. Они ещё толком-то и войны не видели…

Небольшие осколочные ранения в ногу, полученные от разрывов снарядов, перевязка из жёлтых тряпок и бой, который ни на минуту, ни на мгновенье не замирал…

Потом госпиталь, почерневшие ступни лечить никто не стал, ампутировали, началась гангрена, отрезали ноги полностью. А дальше пустота… Месяцы по госпиталям и больницам… Дорога домой… Надежда… Разочарование… Непонимание… Отчуждение…

– Радуйся, что живой! – говорили соседи. А как жить? Что делать, когда надо по крутой лестнице подняться в квартиру, а ты не можешь! Как сходить в магазин? На что жить?

Потом победа! Радость! Да, скорее радость от того, что всё закончилось, а значит, не зря ты стал калекой, значит, и ты внёс свой вклад в это великое счастье быть победителем. И надежда… Надежда на то, что на тебя обратят внимание, дадут работу… Надежда на то, что ты пригодишься ещё своей родине… Надежда, что всё изменится… Но таких как ты становилось всё больше и больше. За место под солнцем нужно было бороться. Деляги быстро сколотили банды, которые обирали беспомощных инвалидов, оставляя им гроши для выживания…

Жить так не хотелось, но и кончать жизнь не было христианского желания. Пытался делать игрушки, благо руки уцелели, но покупателей не нашлось, слишком бедно жил народ, просто раздавал местным ребятишкам. Пытался найти работу сторожем, но кто такого возьмёт… Оставалось последнее: просить милостыню да помогать мелким ремонтам вдовам…

Так постепенно жизнь налаживалась… Душевные раны заживали…

Но однажды ночью парня забрали и увезли в неизвестном направлении. Вычистили все города и села от калек, безруких и безногих, обезображенных ожогами. Позже стало понятно, что верхушка решила избавить от назойливых глаз почтенных жителей полулюдишек, чьи награды не сочетались с попрошайничеством. Ну, посудите сами: грудь в орденах, а он возле булочной милостыню просит. Никуда не годится! Избавиться от них, во что бы то ни стало избавиться. Но куда их девать? В бывшие монастыри, на острова! С глаз долой – из сердца вон. В течение нескольких месяцев страна-победительница очистила свои улицы от этого «позора»!

Так наш герой попал в бывший монастырь. Таких, как он, со всех уголков привезли больше трёх сотен. Многие не смогли связаться с семьями, чтобы рассказать, куда их везут. А потом начался ад. Настоящий, это тебе не война, где понятно, где свой, а где чужой – враг. Всё перемешалось. Питание было отвратительное, хуже помоев, да и его едва хватало на половину прибывших, начался мор. Каждый день в яму, так называли могильник за территорией богадельни, уносили с дюжину умерших инвалидов. Выживали те, кто попроворней, да поцелей, кто мог сбегать на рынок и продать то, что пользовалось спросом: шинель, нижнее бельё, гимнастёрку… Сёстры-санитарки, а их на всю ораву было три, не справлялись с отщепенцами. Не хватало им ни времени, ни медикаментов, ни сил. Их бы самих пожалеть, что попали они в такую мясорубку. В общем бросили хозяева жизни калек на смерть, главное, чтобы гражданам великой страны – победительницы комфортно было.

Спасло нашего героя разгильдяйство местных чиновников. Охраны практически не было, и можно было иногда выбраться в город или в соседнее село. Там, правда, организовывали облавы и инвалидов ловили, избивали и возвращали обратно. В наказание беглеца несколько дней не кормили и не поили. Редко, кто выживал после таких экзекуций.

Но как сбежать, если у тебя нет ног? Помогла река. Дополз наш герой на руках до берега, отвязал лодку, лёг в неё и… Будь, что будет. Два дня его мотало по течению, пока не прибило к острову. Там его заметила вдова, которая и приютила в своём доме. Прожил он немного, но по хозяйству помогал, да время коротали по вечерам. Судьбы одинаковые: война у них отняла всё: и веру в людей, и в бога, и в самих себя…

На острове Валаам на одном из захоронений победителей, ветеранов-инвалидов, установили крест-памятник. И священнослужитель на панихиде сказал: «Это люди, получившие тягчайшие увечья в Великой Отечественной войне. Многие из них не имели рук и ног. Но более всего, наверное, они испытывали муки от того, что Родина, за свободу которой они отдали своё здоровье, не сочла возможным сделать ничего лучшего, как отправить их сюда, на этот холодный остров, подальше от общества победителей… Условия их жизни здесь мало чем отличались от лагеря: они не имели возможности передвижения, они не имели возможности поехать к своим родным, близким. Они здесь умирали – скорбно почили, как мы только что слышали в молитве за упокой. То, что произошло на Валааме, ещё одна малоизвестная история, связанная с войной…»

Крещение

В нашей стране всё перемешалось. Праздники и светские, и религиозные стали общенародными. Поздравление с рождеством и крещением летят со всех уголков страны.

– У нас минус шесть, тепло, мы в проруби, – пишут ребята из Новосибирска.

– А у нас нет проруби, потому что плюс тринадцать, – отвечают девчата из Ставрополя.

– Ничего не понимаем, – откликается с Северного Казахстана паренёк, – очередь к проруби, одни казахи, один русский нырнул и всё, остальные местные.