Ярослава Казакова - Поздняя весна. Повести и рассказы

Всё это было произнесено столь серьёзно и категорично, что мы с Яромиром оба так и покатились со смеху.

– Ничего смешного, – припечатал нас серьёзный не по годам Иван. – Тебя тут быть уже не должно! – Палец, направленный прямо в грудь Яромира не оставлял никаких сомнений по поводу того, кого именно тут не должно быть. – Вот, и чемоданище твой стоит собранный, и баул. Прощай, дружище! – Иван притворно всхлипнул. – Нам будет тебя не хватать… примерно как Мареку пятой ноги! – И подросток захохотал собственной остроумной шутке таким пронзительным смехом, что зазвенели сосульки хрустальной люстры.

Лицо Яромира пошло красными пятнами. Мне стало жаль его, и я не придумала ничего лучше, чем ляпнуть:

– Яромир никуда не собирается! Он просто забирал вещи из химчистки.

– Правда? – Живо отреагировал Иван. – И эти вещи тоже?

Он указал на огромную сумку Збогара, подскочил к ней и молниеносным движением расстегнул застёжку. Оттуда не замедлили раскатиться по всей кухне-гостиной многочисленные футбольные, и не только, мячи разной степени изношенности.

– Ты пытался сдать мячики в химчистку? – Участливо поинтересовался Иван. – Хм… А Ярек-то у нас… – Тут он выдержал эффектную паузу и громко, с расстановкой объявил: – Дурачок!

Яромир побагровел. Я положила свою руку поверх его руки и взглядом попросила прощения. Откуда мне было знать, что этот сопливый наглец… или наглый сопляк…

– Послушай, Иван, – начал Яромир, нечеловеческим усилием воли взяв себя в руки, – мне кажется, что именно в твоём присутствии здесь нет никакого смысла. Ты почти всё время где-то ходишь, по хозяйству ничего не делаешь… Ехал бы ты домой, а? Мы с Яниной побудем здесь ещё недельку-другую до отъезда Милана, а ты сейчас поезжай!

Иван слушал Яромира с непроницаемым лицом, скрестив тонкие руки на своей цыплячьей груди. В ответ на реплику Яромира он помолчал немного, как раз столько, чтобы заставить того занервничать, и неожиданно выдал:

– Я сейчас никак не могу уйти! На мне теперь двойная ответственность.

– Какая на тебе двойная ответственность, дурень? – Вспылил Яромир. – На тебе сплошная безответственность вперемежку с глупостью и хамством!

Иван пропустил мимо ушей «дурня» и всё прочее и с серьёзнейшей миной выдал в продолжение своей фразы:

– Я теперь ещё и за Яничкой присматривать должен!

Я расхохоталась.

– За Яничкой не надо присматривать, Иван! Яничка сама за кем угодно присмотрит, потому как она медик, который ещё и на «Скорой» работает, – сказала я, отсмеявшись.

– Именно поэтому за вами и надо присматривать, Яничка, – принялся разъяснять Иван терпеливо. – Вы красивая девушка, профессия у вас благородная, вдобавок вы поэт! Вы тонко чувствуете, красиво выражаете свои мысли и всегда готовы прийти на помощь… всем без разбору. Но, вы ничего не понимаете в реальной жизни! – Иван даже поводил указательным пальцем из стороны в сторону для убедительности.

– Знаете, Иван, в чём-то вы правы, – согласилась я с самым серьёзным видом, – но я ещё ни разу в жизни не устроила ни пожара, ни потопа…

– Пожара-то вы, может быть, и не устроили, – авторитетно перебил меня Иван, – но за вами всё равно должен приглядывать умный и надёжный человек. Иначе вас в два счёта охмурит какой-нибудь долбоклак вроде него, – небрежный кивок в сторону Яромира, – да, и бросит с ребёнком!

– Так, всё! – Взорвался Яромир. – Я не собираюсь больше терпеть выходки этого наглого щенка!

– Это ты о ком? – Невозмутимо поинтересовался Иван. – О Мареке? Так он не щенок, а вполне себе взрослый пёс.

– Это я взрослый пёс! – Продолжал бушевать Яромир. – А ты отвратительный, невоспитанный щенок!

– Ты пёс? Надо же! А, я думал, ты человек. Извини, ошибся.

Уже даже не багровый, а какой-то свекольно-малиновый, Яромир медленно поднялся и двинулся в сторону Ивана. Тот продолжал сидеть, где сидел, и когда Яромир приблизился к нему вплотную, неожиданно начал петь.

Голос его – довольно высокий и необыкновенно звонкий – заполнял собой всё свободное пространство, и в нём уже не оставалось места ни для чего, кроме песни Ивана. Это была старинная словенская песня о любви, грустная и протяжная.

Яромир замер на месте, совершенно растерявшись. Я встала со своего места, взяла его за руку и усадила обратно за стол. Яромир не сопротивлялся.

Как только мы уселись поудобнее, песня оборвалась примерно на середине, и вместо неё в наши уши хлынули похабные куплеты, в которых неизменно фигурировали в том или ином виде спортсмен и медичка.

Почти уже успокоившийся Яромир снова побагровел, и с него градом полился пот. Он забормотал ругательства и попытался встать, но я удержала его за рукав.

Через некоторое время, довольно продолжительное, надо сказать, певец притомился, и в его припевках начали появляться паузы, становившиеся с каждым разом всё длиннее. В одну из таких пауз я принялась громко и бурно аплодировать, взглядом приглашая Яромира делать то же самое. Тот повиновался, и наши громкие, продолжительные аплодисменты, в конце концов, заставили юного исполнителя замолчать.

– У вас прекрасный голос, Ванечка! – Похвалила я. – Вы занимаетесь вокалом?

– Занимаюсь вокалом! – Повторил Иван саркастически. – У меня собственная рок-группа!.. Ванечка? – Неожиданно переспросил он. – Меня так ещё никто не называл!

– Это, должно быть, потому, что среди ваших знакомых нет или почти нет русских девушек и женщин.

– Русских? – Переспросили Иван и Яромир одновременно.

– То-то я и слышу, у вас необычный выговор, – заметил Иван, – и речь такая правильная, литературная. Я думал, это оттого, что вы писатель, а вы, оказывается, русская, и словенский язык для вас не родной.

– Это не совсем так, – возразила я. – Словенский язык знаком мне с детства. Дедушка был словен.

– Для словенки вы слишком крупная и яркая, – произнёс Иван авторитетно. – Некоторые люди, ну, или как их там… – презрительный взгляд в сторону Яромира, – уже успели это оценить.

– Мы обязательно обсудим это после, – заверила я Ивана, – а сейчас давайте поговорим о том, из-за кого мы все здесь – о Милане.

– Я здесь вовсе не из-за Милана, – возразил Иван, скривившись так, словно его внезапно угостили кисленьким. – Я с предками полаялся, вот, и перекрываюсь от них у дядьки, – Иван замялся ненадолго, но, быстро овладев собой, выпалил: – но мне его жаль, всё же. Это надо, впасть в полнейший маразм из-за какой-то тупой курицы и двух её личинок! Ладно, уговорили. Я тоже за вас. С дядькой надо что-то делать, а то он так скоро выступать не сможет, скурвится и по миру пойдёт. Кто мне тогда деньжат подбрасывать станет?

Я положила руку поверх руки Ванечки, заглянула ему прямо в глаза и проникновенно сказала: