Валерий Шевченко - Искренне ВаШ

Чур меня, говорю, чур меня!
Разве они хотели
Прятаться от огня,
Еле душа в теле?

Больно-то как, Господи!
Ангелы улетают,
Из пепла и копоти
В памяти прорастая.

Каемся мы и ругаемся —
Небо не отвечает.
Навечно останемся,
Души изобличая…

Чудится это мне, чудится!
Разве вот так бывает:
Ночь-богохульница
Мёртвая, но живая?

Чур меня, бормотал, чур меня!
И по спине – мурашки…
Мокрая простыня —
Смирительная рубашка.

Вас никто за язык не тянул,
Некрещёные колокола!
Разбудите немедля весну,
Принесите быстрее тепла!

Попросите свечей у церквей,
Растопите снега и сердца,
Позовите кого-то скорей:
Всё равно – духа, сына, отца.

Наше счастье молчит и горчит,
И прогоркла пустая мечта,
Потому что не воск со свечи,
Кровь стекает во тьму – кровь Христа.

И фальшивят, зовя Сатану,
Некрещёные колокола.
Вас никто за язык не тянул!
Попросите у Бога тепла!

Кто виноват и что нам с этим делать?
Дороги нет – остались дураки.
И непонятно, где душа, где тело?
Ну, вот такие, в общем, пироги.

Земля болит от ссадин – дело плохо!
Остановите эту канитель:
Конец прекрасной, но больной эпохи
Бесцеремонно ломится к нам в дверь.

Дома стоят, как в оспинах-глазницах,
Повсюду склеп из вездесущих скреп,
С экранов учат правильно молиться,
Пока у паствы денег нет на хлеб.

Смешалось всё – прогресс и мракобесье;
Сплошной вертеп безвкусицы и лжи.
И если Бог когда-нибудь воскреснет,
То скажет он: чудны дела мои…

Иногда я думаю: зачем это было надо.
Поиски смысла, стихи и ночной high-way.
Может, кривая выведет к бездне ада,
Но, похоже, бессовестно пьян Тезей.

А в раю всё тени да запахи каланхоэ.
Чартеров нет, и отели стоят пусты.
Никогда и нигде мне не будет, увы, покоя.
Пока мир спасается от красоты.

Мы, пожалуй, в целом вовсе не так уж плохи —
Роли прописаны скверно, сценарий, слог…
Если бы все мы жили в другой эпохе,
Был бы, быть может, милостивей с нами Бог.

Но пока все думают: кому это «нафиг» надо —
Поиски смысла, стихи, жития святых,
Тени в раю похожи на тени ада,
И среди нас, живущих, так мало, увы, живых.

Над могилой вдова,
Как вензель из рук и ног.
Содрогается, молча, крутится, как взрыватель.
Ветер воет, и не отвечает Бог,
Колко ранит трава,
Куражится дождь-предатель.

Вой, и пой, и в запой!
А лучше уж вслед за ним.
Был возлюбленным мужем… Вот – никому не нужен.
Почему же, зачем мы опять молчим?
И считаем судьбой
Разлитую смерть по лужам.

Разве это чертог —
Могилы сырой блиндаж?
Разве этого жаждет женщины милой сердце?
Неужели такой отчизне долг нужен наш?
Вот такой эпилог…
И не на кого опереться.

Над могилой вдова…
Иуда в кадильной мгле
Обещает покой ей – вечный покой супругу.
Ухмыляются, цокают ей вослед,
Отпускают «слова»
Мужчины, забыв про друга.

Над могилой вдова
Проплачет и прорастёт,
Как сиреневый вереск, руки протянет к свету.
Потому что солдатик попросту не умрёт.
Пока помнит молва,
И смерти под небом нету…

Целое море в твоих глазах!
Синее-синее море – невероятно!
Если б я раньше тебя узнал,
Вряд ли вернулся уже обратно.

Только бы выдюжить, не забыть
В сизом и слякотном предвесенье,
Как это так – без тебя прожить:
Что же имеет ещё значенье?

Ни на одной из моих планет
Я не встречал никогда такую.
Мы вот идём сейчас, как во сне,
А я уже по тебе тоскую…

Как я хочу тебе всё сказать
И навсегда в этом море сгинуть!
Целое море в твоих глазах —
Способ легко этот мир покинуть…

Похоже, мне было грустно ещё до зачатья.
Когда я на свет явился, то стал как Сатья.
Только путал хард-рок с ваджраяной
И мозг выносил по пьяной
лавочке.
А мысли, как в центрифуге, все в кучу – в наволочке.

Когда-то бежал впереди, а сегодня – сзади.
Я в бочке метро – Диоген и ищу somebody.
Невзирая на нормы приличия…
Не плачь, моя Беатриче —
Без толку!
Попробуй-ка, подбери для меня синекдоху.

Похоже, что мы тут одни – всем плевать на чудо.
В далёкий и райский сад звать теперь не буду.
Ходу, Сарданапал, ноги в руки, ходу!
Невзирая на непогоду —
побоку!
Ева, пожалуй, давай-ка ещё по яблоку!

На семь бед не ответ,
А пустое и бред.
От тюрьмы да сумы —
Взять тепла у зимы.

Он бежал напролом
Не с крестом, а с кайлом.
Ветер смёл его след —
То ли явь, то ли бред.

Он ушёл на тот свет…
Глядь, а Бога-то нет!

Как птичий тук по переходу,
Звучала песня трости белой —
Среди спешившего народа
Она своей хозяйке пела.

Слепая шла сквозь гулкий сумрак,
И я не смог быть безучастным:
Пустился через переулок,
Но оказалось, что напрасно.

За ней мне было не угнаться,
И ей не требовалась жалость.
Ей было словно восемнадцать,
А в моем сердце – мрак и старость.

Слепая шла и не роптала,
Как по воде апостол Пётр —
Земли ногами не касалась!..
А я поплёлся на работу.

Время пошло! К сорока понеслось неистово…
Ну а теперь лишь в памяти умещается.
Рифмам моим теперь лучше поменьше кислого,
Горького и солёного тоже не полагается.

Время, вперёд! Не припомнить мотив Свиридова.
Годы летят, как будто и впрямь ошпарили.
Кто-то успел. Я бы раньше ему завидовал.
Только теперь моя зависть, как песня Авеля.

Время пришло без оглядки прощать и каяться.
Чёрт его знает: зачем это было нужно всё!
Знать бы вчера, как она там ни называется —
Жизнь или сон – взял бы, может, себе взаймы ещё.