Станислав Белковский - 12/Брейгель

Я была одна, совершенно одна. Мама и сестра – в Париже. И даже свекровь – в Ревеле. Как бы она ко мне ни относилась, она бы помогла. Саша был рядом, но вы же понимаете, что такое его рядом.

Доктор Розенберг.

Как врач скажу вам, что этот ребёнок не мог не умереть. Он не был нужен никому ещё до рождения. Детей нельзя рожать из безысходности. Но если бы он родился – о, тогда бы вы страху натерпелись. Он, такой весь чуждый и нежеланный, точно вырос бы в революционера-головореза. Или наркомана без шансов. И сдал бы вас Чрезвычайной Комиссии, чтобы вселиться в вашу квартиру с подругой-алкоголичкой.

Хор.

Прекрасная Дама.

Я точно знала, что кто-то из нас умрёт. Сын или я. Гадалка показала мне красное пятно на линии жизни. Но я как будто хотела умереть самой, а не чтобы он. Странно, правда? Я бросилась к докторам. Но к хорошим и почтенным, не таким, как вы. Которые умеют только читать морали и выпроваживать.

Четверо суток длилась пытка. Хлороформ, щипцы, температура сорок, почти никакой надежды, что бедный выживет. Он был вылитый портрет отца. Я видела его несколько раз в тумане высокой температуры. Но молока не было, его перестали приносить. Я лежала: передо мной была белая равнина больничного одеяла, больничной стены. Я была одна в своей палате и думала: «Если это смерть, как она проста…» Но умер сын, а я нет.

Пауза.

Я хотела назвать его Дмитрием. В честь моего отца. Открывателя Периодической системы элементов. Как хорошо жить в периодической системе, где водород никогда не станет теллуром. Порядок лучше хаоса, хотя по молодости думается иначе.

Доктор Розенберг.

Смотря какой порядок и какой хаос. Некоторые попы думают, что Господь уже давно сожалеет о сотворении мира. Лучше Ему было в одиночестве носиться над водой. Здоровее как-то. Баден-Баден такой себе.

Прекрасная Дама.

Старая наша папина горничная сокрушённо качала головой: кабы барин был жив, не такой бы уход был – папа обожал детей и внуков.

Доктор Розенберг.

Повторюсь: Вам повезло, мадам. Если вас и отдадут в ВЧК, то не ваш кровный ребёнок от пажа Дагоберта. До скорого, Любовь Дмитриевна!

Прекрасная Дама.

Паж Дагоберт был мне самым близким в святом святых моей жизни. В нём жило то же благоговение перед красотой тела и страсть его была экстатична и самозабвенна. Я благодарна Вам и сейчас, на старости лет, паж Дагоберт, никогда этой благодарности не теряла, пусть и разошлись мы так скоро и так трагично для меня.

Старуха.

Ты слишком часто говоришь про старость, самозванка. Если ты страшна и не нужна мужикам, ты ещё не…

Прекрасная Дама.

Что ещё не?

Старуха.

Короче, пьедестал тебе не полагается. Про Сашеньку, моё дитятко, ты написала полную порнографию. После всего, что мы для тебя сделали, химическое отродье.

Прекрасная Дама.

Люби меня, милый Дагоберт.

Другой.

Ты красавица, милая Альдонса. И ты умеешь очаровать. Вот сидят на ступенях они, зачарованные тобою. Ты и меня зачаруешь, хитрая Альдонса?

Прекрасная Дама.

Не зови меня Альдонсою. Я Дульцинея.

Другой.

Все знают, что ты – Альдонса. Но мне всё равно. Я буду звать тебя, как ты хочешь. Меня от этого не убудет.

Пауза.

Кстати, мне на неделях дают заслуженного.

Прекрасная Дама.

Как ты узнал?

Другой.

Луначарский сказал.

Прекрасная Дама.

Сам сказал? Ты ездил в Москву?

Другой.

Он звонил. В театр. Велел найти меня и позвать к трубке.

Прекрасная Дама.

И что надо делать теперь?

Другой.

Ты правильно спросила. Надо служить доверенным лицом Ленина.

Прекрасная Дама.

Прямо доверенным-доверенным? Разве Ленин тебе доверяет?

Другой.

Он меня знать не знает. Надо быть доверенным лицом на выборах во ВЦИК.

Прекрасная Дама.

Ты будешь расстреливать несчастных по темницам?

Другой.

Зачем по темницам? Туда сложно прорываться. Можно на улицах, на площадях, мостах. Особенно ночью, когда снег и ничего не видно. Когда разгребают снег и плоскости лопат закрывают зрение.

Прекрасная Дама.

И меня ты тоже расстреляешь?

Другой.

Зачем ты об этом? Мы познакомились на Победе Смерти. Раньше или позже – не всё ли равно.

Прекрасная Дама.

Бароном больше, бароном меньше, – не всё ли равно.

Другой.

Что это?

Прекрасная Дама.

Так говорит Доктор. И ты тоже когда-то говорил.

Другой.

Я?

Прекрасная Дама.

Ты. Ты забыл.

Другой.

Ты же расстреляла моего сына.

Прекрасная Дама.

Нашего. Нашего сына. Я его родила.

Другой.

Он должен был стать сыном Блока. При чём здесь я?

Прекрасная Дама.

Ты можешь только играть, как всякий актёр. Сын не достался бы тебе никогда.

Другой.

Мы же больше не любим друг друга, правда?

Прекрасная Дама.

Правда. Ни грамма, ни миллиметра. Ни капли. Ни маковой росинки. Не любим.

Долгий поцелуй.

Тьма.

Свет.

Автор. Прекрасная Дама. Голос из хора.

Автор.

Да, ты спрашивала, зачем мне театр. Мы сыграем Гамлета?

Прекрасная Дама.

Тогда текст. Дай мне текст.

Автор.

Текст? Зачем? Нам нужна музыка, а не текст. Музыка как святой дух. Дышит где хочет. Ей не нужен свет, она может изливаться во тьме. Это особенно важно при дефиците электричества.

Прекрасная Дама.

Мне опостылела твоя музыка. Мне необходим текст.

Автор.

Музыка предшествует всему. Для неё не нужны глаза и руки. Только человек, состоящий целиком из уха и носа. Ушедший от Ван Гога и ассесора Ковалёва сразу. Как Колобок из страшной волшебной сказки. Гамлет такой и есть.

Прекрасная Дама ( в изнеможении ).

Текст. Дайте текст.

Автор.

Кто научил тебя этому?

Прекрасная Дама ( не покидая изнеможения ).

Доктор.

Автор.

Доктора давно пора убрать. У нас больше нет на него денег.

Прекрасная Дама.

И никогда не было. Он служит бесплатно. Из жалости ко мне.

Голос из хора.

Текст. Дайте текст.

Автор.

Хорошо. Пусть текст.

Обрушивается снег.

Дальше они читают по снегу.

Гамлет. Офелия. Другой. Хор. Автор. Доктор Розенберг.

Гамлет.

Самый интересный вопрос, конечно: быть или не быть. Пошловато, но точно. Принцип банальности Гамлета: банальность плоха всем, кроме одного – она верна. Нет, верна не мне, верна вообще. Она есть истина. Другими словами, надо ли продолжать грёбаную жизнь и выносить все её унижения и принижения. Или восстать против жизни, насобирать себе на жопу неприятностей и со всей этой ерундой покончить – погибнув в бою, как заслуженный воин. Один миг, один сон – и ты свободен от всего этого невыносимого бремени жизни. От океана дерьма. Плавать в том океане или выйти на берег смерти? Или всё подводная лодка и сойти невозможно? Пока лодка не решит всплыть сама, не спрашивая тебя. Нет, умереть – это всё же перебор. Надо просто уснуть. И видеть сны. Я не хочу умереть, я хочу не быть, как говорила моя Кармен. Тогда не надо больше сносить ничего. Ни свинорылое начальство, только и жаждущее на тебе оттоптаться, чтобы самоутвердиться за счёт поэта. Ни показного презрения богатых уёбищ, искренне верящих, что украденные ими деньги они себе заслужили. Ни этот невменяемый народ, которому всё по фигу, лишь бы только у него окончательно всё отняли. Даже то, чего никогда и не было. А ничего никогда и не было, самое любознательное. Только народу это не объяснишь. Когда его перестаёшь оскорблять, в нём отчего-то пробуждается варварская гордость. Твою мать. И не будет больше моря водки, слава Тебе, Господи. И исчезнет наистрашнейшее – любовь. Любовь безответная – горе как плоха. Но разделённая, взаимная, – ужасней ещё в сотню раз. Во сне нет любви, я уверен.