Константин Ганин - Шизали

В отличие от Маши, Тамара была редким вестником, но если уж приносила новости, то исключительно живые или хотя бы содержательные. Сегодня она принесла новость о том, что на посту был молодой и симпатичный санитар, который, кстати, ни одного дня не работал в те дни, когда привезли Леночку. Тамара называла Лену Леночкой. Ссылаясь на то, что смена сегодня хорошая, женщина пыталась уговорить Леночку прогуляться по коридору.

– Медсестры на всякое насмотрелись, они уже обо всем и забыли. А этот молодой мальчик и не видел тебя ни разу. Я думаю, что ему и без твоих бед сейчас забот хватает. Пойдём, в коридоре и воздух посвежее – из окошка тянет. Не можешь же ты всё время здесь просидеть, – обкладывала женщина Лену доводами.

– На меня там сейчас все смотреть будут, – прошептала Лена, опасаясь Машиных ушей.

– Кого ты стесняешься? Пациентов?

– И их тоже.

– Фу. Каждый из них здеся такой концерт давал, – Тамара уже искренне веселилась. – Леночка, здесь из скучных только я да врачи. Да и то, потому что их при такой-то работе ещё не время по палатам раскладывать, а мое прибытие сюда немного запоздало, – женщина бойко сверкала своими тёмными глазами в сторону девушки. – Пока мои решили меня из деревни к врачу свозить, я уже почти оклемалась. Тута только чуток подурила, пока в меня лекарств не навтыкали. Забудь ты про всё и не думай. Ну?

Лена молчала и улыбалась. Тамарин задор и уверенность действительно бодрили, и всё казалось не таким мрачным. Маша сидела на своей кровати и делала вид, что ей всё безразлично. Лена видела, что женщина на самом деле дуется и ревнует к неожиданно ожившей соседке.

– Хочешь, я по коридору в панталонах прогуляюсь? – Тамара бойко подбоченилась и подобрала край халата. Лена рассмеялась и замерла, ожидая продолжения. – Ага, сейчас. Шучу я. А если и выйду, кто мне тут чего скажет? Ну таблеток пропишут. Я и те-то в унитаз сплёвываю, подумаешь, одной больше там будет. Вот санитары, те могут и пошпынять и поразводить, они ребята с юмором. Да и то не все. Твой лучший концерт на смену Антона Антоновича пришелся, а он никому про это не расскажет. Уж поверь мне, – Тамара многозначительно расширила глаза и поджала губы.

В конце концов, женщина не выдержала и решительно встала. Она под локоть подняла Лену с кровати и легко подтолкнула её к выходу. Лена хотела оправиться, но та сама одёрнула ей халат и по-свойски шлёпнула девушку рукой под зад. Лена засмеялась и чуть прибавила шагу. Дойдя до двери, Леночка слишком быстро открыла дверь, опасаясь очередного шлепка женщины. Жесткий и тяжелый удар по двери со стороны коридора отбросил её обратно в палату. В растерянности девушка отошла в сторону и посмотрела на свою спутницу. Тамара вышла вперёд, медленно приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Она увидела спину санитара, который за вывернутую руку вводил пациента в мужскую палату.

– Не вовремя мы с тобой на прогулку собрались, – сказала Тамара без сожаления. – Давай посидим немного. Там что-то происходит, нехай угомонятся, – она посмотрела на напуганное лицо девушки и улыбнулась. – А ты говоришь «стыдно». Стыдно, когда видно. Тут таких артистов, как мы с тобой, в каждой палате по пять человек. Я тебе как-нибудь расскажу, что тут наша Маша вытворяла, – она с ядовитым прищуром посмотрела на нахохлившуюся соседку, а потом добавила громким шёпотом. – У неё тут такой роман начинался. О-о, да врачи всё испортили – в чувство привели.

Из коридора снова донёсся какой-то шум и крики, и прогулка отложилась на неопределённое время.

Артём был гордостью родителей. Он опережал своих сверстников в развитии, всегда следил за собой и беседу вёл так уверенно и неспешно, что даже взрослые люди не игнорировали и не перебивали, как это обычно происходит с другими детьми. Он рос в достатке и увлечениях, и всё шло своим чередом – на полках пополнялся ряд кубков, над ковром повисли первые медали, предвиделось блестящее будущее, и не было поводов для беспокойства.

Болезнь у мальчика впервые проявила себя, когда ему стукнуло тринадцать, в ночь после его дня рождения. Позднее врач очень подробно расспрашивал Артёма о том, что могло послужить причиной заболевания: что его могло так сильно взволновать, что происходило в тот день, с кем они отмечали праздник. Артём отвечал односложно: «Не помню». Он не пытался врать, он действительно не помнил того, что происходило много лет назад.

Сон, который приснился ему в ту ночь, Артём воспринял как случайный и очень приятный подарок к празднику. Он летал в этом сне. Казалось бы – это так банально. Что в этом необычного, и какой смысл рассказывать вам про полёты во снах? Однако, следующим утром наш герой решил, что именно этот полёт был особенным и не мог оказаться обычным сном.

Спустя годы сон не растворился в памяти, а вот ощущения, которые его сопровождали, почти забылись. Остались легкость и осознанность происходящего. Вся обстановка сна до малейших деталей совпадала с реальностью, хотя и была несравнимо ярче и красочней. Пожалуй, даже немного мультяшной. Многоквартирные дома подсвечивались и переливались изнутри неоновым светом. Всё казалось полупрозрачным и живым. Дом, в котором жил Артём, мерцал, словно вылепленный из разноцветных леденцов. Мальчик скользил вдоль земли, укутанной в толстый слой пушистого снега, и вглядывался в поток бегущих под ним алмазных искорок, потом поднимался вверх, чтобы посмотреть на карамельный город, потом снова возвращался к снегу.

Другим мотивом сна была необычная тишина – живая и говорящая. Как в театре перед представлением: всё вокруг говорит и дышит, а тишина почти абсолютная. А главным событием этого сна была собака. Обыкновенная – чёрная, тощая и трясущаяся от холода на колодезном люке. Артём почти врезался в неё, но вовремя успел остановиться.

– Привет, Черныш, – крикнул он ей, затормозив очень близко от мокрого и сотрясающегося в ознобе собачьего носа.

– Привет, – собака смотрела на него грустно, очень по-собачьи. Она чуть двинула хвостом, кажется, просто из вежливости.